видеть, но наша больница лучшая в городе, и Ник попросил, чтобы тебя вели с особой деликатностью, это я мог доверить лишь себе. — он посветил ярким фонарём в глаза и снова что-то записал.
— Надеюсь, врач из тебя лучше, чем друг или брат — донеслось от недовольной пациентки.
— Послушай, я знаю, это не моё дело, вряд ли ты когда-нибудь сможешь простить меня, докучать не стану, но Ник… — он посмотрел в сторону двери, протяжно выдохнув — я никогда не видел его таким, и очень переживаю за него.
— Что же ты за него раньше не переживал?
— Я был козлом. Это я предал его, и я из раза в раз винил его в этом. Потому что не мог принять, что Софи меня так и не полюбила. Когда ты пришла, я увидел, что он счастлив, и погряз в зависти. — Уилл присел на стул рядом и на секунду задумался — Зато ты помогла мне понять, что даже после всей грязи я всё ещё хочу быть братом для него. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь простить меня, и тогда я тоже попытаюсь стать счастливым.
Оставив указания по поводу покоя и предстоящих процедур, Уилл покинул палату, закрыв дверь. Комната была просторная, но второй койки не имела, красивая, чистая, с большим окном, в ней было очень комфортно и уютно, несмотря на больничный антураж.
На спинке стула висела пыльная одежда с красными пятнами, которые неприятным скрежетом отпечатались в сознании. Крики и пронзительный плач раздались в ушах словно в реальном времени, заключив остатки страха в двух тихих слезах, стекающих по бледным щекам.
Встретив брата в коридоре, доктор рассказал о состоянии девушки, назначенных лекарствах и прогнозах. Ник, просидевший несколько часов у палаты, обессиленно кивнул, стискивая телефон, что разрывался от звонков и сообщений.
— Зайдёшь к ней? — в заключение поинтересовался Уилл.
— Нет, вряд ли она захочет меня видеть.
Профессор собирался уходить, как мимо него пробежала миссис Морел, кажется, даже не заметив, и обхватила врача холодными руками, задавая миллион вопросов, а затем прошмыгнула в палату, не выслушав ответы. За женщиной следовал Луи, остановившись, тот кивнул в благодарность профессору и также скрылся за дверью.
Очевидно, Джейн была в надёжных руках, иначе и быть не могло, и Ник покинул больницу под жалобные стоны всё ещё поступающих студентов кампуса.
Вернуться домой не удалось, университет требовал участия всех, кто мог помочь в трагедии, которую никто не мог объяснить. Личности стрелков быстро установили, но старались держать в тайне как можно дольше, чтобы разобраться в причинах и не позволять самосуд семей. Окровавленные стены полуразрушенного от взрывов университета впитали жизни нескольких десятков студентов, что уже не посетят этих мест.
Ник стоял у доски своей аудитории и смотрел в пустой зал, слушая отголоски произошедшего.
— Я не думаю, что мы сможем принять столько людей, Ник — звучал в голове голос отца, когда профессор закрывал глаза, вдыхая пыль и пепел.
— Мне плевать, что ты там думаешь, просто сделай, как я прошу и всё! Это последнее, о чём я попрошу тебя!
В отличии от большинства Ник знал имена, так как общался с полицией, врачами и теми, кто опознавал тела. Он видел всех этих детей, говорил с ними, проверял их сочинения, к мыслям некоторых даже испытывал интерес, временами.
Стоя посреди руин в грязной помятой рубашке с засохшей кровью, профессор гадал, что было большей бедой: смерть невинных ребят или то, что стрелки были всегда рядом.
Профессор также знал, что в ходе допроса выжившего промелькнуло имя недавно отчисленного, Лео Лорана, который сам участия в нападении не принимал, но, судя по всему, дирижировал им на расстоянии. О причинах такой ненависти остаётся только гадать. Его вместе с выжившим стрелком посадят в тюрьму.
Врачи наказали с таким сильным сотрясением лежать в больнице пару недель, но уже через четыре дня Джейн подписала бумагу о добровольном отказе от лечения. Покой можно было соблюдать дома, а от бесконечных встреч с Уиллом голова ныла ещё сильнее. От травмы мысли путались, а его голос был так похож на голос Ника, и это раздражало. Вдобавок, риск встретить здесь всю их семью девушку немного настораживал.
Дома мама обложила заботой, спелыми фруктами и тройным беспокойством. Одна только мысль, что та могла потерять дочь как другие, мучила её днями и ночами. Пару раз Джейн даже ловила себя на мысли, что матери сейчас требовалась забота посерьёзнее чем ей самой, и, скрепя зубами, позволяла той, тараторя и бормоча, с придыханием подворачивать одеяло и готовить еду в постель.
Сон стал небывалой роскошью и посещал отнюдь не часто, а когда усталость всё же брала верх, рассудок заполоняла неведомая чушь, объединяло которую только одно — Ник. Его лицо, голос, руки, глаза в разных образах, будь то добро или зло, он был всем. Джейн смотрела фильмы, читала книги сквозь боль и запреты перенапрягаться, но ничего не помогало отвлечься, и дождавшись ухода мамы, она направилась в университет, вернее, в то, что от него осталось.
На территории не было никого, ни живой души, словно кампус умер и принялся разлагаться. Кое-где на ветру шелестела порванная лента, ограждающая небезопасную зону, где-то с разрушенных окон и стен падали осколки.
Преодолев порог воспоминаний, закружилась голова, под подошвой зашуршали камешки, а тёмные коридоры выглядели бесконечными, угрожающе сужающимися в самом конце до небывало маленьких размеров.
Вряд ли Джейн понимала, что ищет, но ноги сами привели к кабинету литературы, где она без всякого изумления встретила профессора.
Он стоял посреди аудитории в мятом сером свитере и словно упивался болью от летящих в него острых камней, бросаемых незримой публикой, что ликовала от кровожадной казни. Его руки, дрожа за спиной, скрывали напряжение, а волосы неаккуратно спадали на идеально гладкий лоб. Подняв что есть мочи подбородок, мужчина закрытыми глазами вглядывался в пустоту, казалось, ещё чуть-чуть, и он опустился бы на колени, моля незримому божеству.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, как ни странно, тоже не удивившись приходу студентки.
— Разве ты не знаешь, ты же привёз меня в семейную больницу. — она присела за его стол, на его кресло, и взглянула в глаза полные неподдельного траура — Я в порядке. — он сел напротив, на некогда её излюбленное место — Так странно, все вокруг скорбят по погибшим, а я думаю лишь о тебе. Забавно, как одна трагедия вытесняет другую. Или же я действительно не очень хороший человек. — невозмутимость девушки казалась такой естественной, и оттого
