прижалась к нему и засмеялась, и он поцеловал меня в макушку на ходу, тоже смеясь. — Ник, а знаешь что?
— Что?
— Давай сегодня вечером поедем ко мне? Зайдешь в гости, посмотришь, как я живу. Да и удобнее так, чем занимать вашу кухню. Мне иногда неудобно перед твоей мамой.
— А давай. Надо только будет заранее предупредить маму, чтобы не волновалась. — Я тут же встрепенулась. — Но тебе ведь завтра не работу, нет? Ничего, что будет поздно?
— Ничего. Не на работу, я б тебе сказал.
Мы добрели до обрыва и остановились, глядя с него в маренговую воду, по которой бежала рябь. Меня и Таню Арсеньеву однажды скинули с этого обрыва — кто-то подвыпивший из компании решил, что это такая удачная шутка, и что нет ничего лучше для развлечения толпы, чем зрелище барахтающихся в воде девчонок. Лаврик, прыгнувший следом, чтобы меня спасти, упал мне едва ли не на голову, и мы напугали всех до смерти, когда стали орать и захлебываться по-настоящему.
Таня тогда набрала в пластиковую бутылку воды и, пока все веселились, вылила на переднее сиденье шутнику. Машина была отцовская. Вопли — такие же искренние, как наши.
— Кстати о работе, — сказал Егор, поворачиваясь ко мне, и я тоже повернулась к нему, вырываясь из хватки воспоминаний, — давно хотел узнать. Как вообще так вышло, что ты поступила в педагогический? Ты же боишься людей.
Я фыркнула.
— Смотрите-ка, он думает, что слишком хорошо меня знает.
Он притянул меня ближе, окружил, приковал к себе, сомкнув пальцы в замок за моей спиной, и как будто бы внимательно стал меня разглядывать.
— Не скажу, чтобы прямо слишком… но хорошо. Ну так что?
Я бессознательно подцепила пальцами бейку горловины его футболки и дернула, прежде чем ответить.
— Ну… Вообще я и не думала туда поступать, правда.
— Неужели?
— Ага, — подтвердила я. — Я особо не знала, куда идти, собиралась отучиться на мастера маникюра или какого-нибудь парикмахера и работать дома, пока Лаврик занят своей работой…
Я почувствовала, как чуть заметно напряглось тело Егора при звуке имени Лаврика, так что быстро продолжила:
— Но сначала надо было устроить Олега в детский садик. С нянями у нас сразу вышли нелады, так что… Устроили через знакомых в частный сад. Я знала, что Олег будет орать, устроит истерику уже через пять минут — это мы с няней проходили. Ну и в первый день пришла с ним.
— И как прошло? — поинтересовался Егор.
— А прошло так, что Олег мой сразу же нашел с ребятишками общий язык. Через пять минут потащил их строить крепость, уплел за завтраком кашу так, что трещало за ушами… Я тоже включилась, строила башню с ними, сказки им читала, песни вместе пели после сна…На второй день уже не было нужды приходить, но я напросилась. Сама от себя не ожидала, что захочу снова побыть с кучей детей… с кучей орущих детей, прошу заметить! — Егор серьезно угукнул. — Вот так и поняла, что хочу и, главное, могу, работать с детским коллективом. Мне с ними нравится.
— Это самое главное, — сказал он, наклоняя голову и скользя губами по моей щеке, носу, губам…
Налетел порыв ветра: сырой холод от воды, голоса с берега, запах костра. Мы оба прислушались; музыка, кажется, стала громче, у стола как будто стало больше людей.
— Идем обратно? — предложила я. — Кажется, все снова собрались.
Мне было так хорошо идти рядом с Егором и так тепло при мысли, что для нас двоих вечер еще не закончился, что я почти не обращала внимания на то, что происходит вокруг. И потому, услышав перекрывающие музыку вопли Сашки Лапшина, сначала подумала, что мне чудится.
— Ах, уе… ах, уехал мой любимый! — орал он, приплясывая возле костра, вокруг которого уже снова собрались Жерех и его друзья. — Ну, Никола, дружбан называется, блин! Так бы и умотал на свой север, ни слова бы не сказал! Давай, наливай, сегодня не я за рулем!
Мы двинулись медленнее, чтобы присмотреться… и правда, это был Лапшин, а рядом с ним, старательно делая вид, что вопли Сашки ее ни капли не раздражают, стояла Эмилия.
— Эй! — замахала вдруг она нам. — Егор! Наильчик! Привет!
Она разглядела меня и запнулась, но Лапшин уже тоже заметил нас и тоже замахал руками, вопя, как резаный:
— Эй, там, молодежь!
Эмилия толкала его в бок, яростно что-то бормоча, но Сашка отпихнул ее и снова заорал, нимало не смущенный:
— Айда сюда, однокласснички!
— Лапша, хватит драть горло, башка болит уже, — услышала я голос Жереха, и в нем была на сей раз настоящая, нескрываемая досада.
Никола их не приглашал. Я подозревала, что кто-то проговорился Лапшину или Эмилии, и поэтому их и принесло сюда, хоть и не сразу, ноНикола их не приглашал. Я увидела, как Эмилия уверенно подходит поздороваться с девчонками, и как практически сразу усаживается за стол, не прекращая болтать, и под ложечкой у меня неприятно засосало.
— Я поговорю с ней, — сказал Егор.
Я замотала головой.
— Не надо. Я не хочу, чтобы все на нас таращились.
— Тогда поедем домой. Все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Хочешь, уйдем прямо сейчас?
Желание сбежать было очень сильным. Но если мы уедем… не будет ли это означать, что Эмилия победила, даже если я и Егор теперь вместе не благодаря ей, а вопреки?..
Я не успела додумать, оформить свою мысль до конца. На моих глазах Жерех отвел Лапшина в сторону и что-то ему сказал — и Сашка поник головой, сдулся и быстро закивал, не говоря ни слова. А уже через десять минут после нашего возвращения Эмилия и он попрощались с нашей не особенно расстроенной их ранним отбытием компанией и уехали.
Мы и сами уехали еще через полчаса, дождавшись картошки и испачкав, совсем как в детстве, пальцы черным пеплом.
— Ну, давайте тут, не пропадайте, — сказал Жерех, пожимая Егору руку уже у машины. — Приеду через год, дай бог, свидимся.
— Дай бог, — поддержал Егор.
— Береги себя, Никола, — сказала я. — Ни пуха, ни пера.
— И ты себя береги, — неожиданно без иронии отреагировал он, но тут же исправился: — И кота моего береги как зеницу ока. Приеду — проверю.
— Это уже мой кот, — сказала я.
— Я те проверю, — сказал Егор одновременно со мной, и вот так мы простились.
* * *
С легкой горчинкой в сердце — потому что прощание, пусть даже с человеком, который и не был тебе особенно близок, но нравился в глубине души, всегда
