нет, но от окна повернулся громадный мужчина в мундире генерала от инфантерии, вылитая копия Каратозова, только старше лет на тридцать, уже грузный и с выпирающим животом, но высокий, статный и налитый силой. Значит, это и есть князь Каратозов, тайный советник, входит в ближайший круг императора, владелец рудников и пароходов…
Он шагнул ко мне, нависая, как скала в бурю над лодкой, прогрохотал:
— Так это ты то ничтожество, что искалечило моего наследника? Да я тебя уничтожу, сиволапое отродье!.. Завтра же загремишь на сибирские рудники, где и сгинешь в первую же неделю!
Он ещё с минуту орал, брызгал слюной побагровел, как вареный рак. Я молчал, ему уже казалось, что вбил меня в землю и растер подошвами, умолк на мгновение, я спросил тихо и очень вежливо:
— Вы в самом деле хотите погубить своего наследника?
Он вскинулся, прорычал:
— Ты что мелешь, щенок?
— Нашу схватку видели человек сорок, — напомнил я. — Видели, что ваш сын всячески оскорблял и унижал меня. Если бы я стерпел, стал бы ещё одним из тех, о кого вытирают ноги. Но я ударил… в ответ на оскорбление, и для всех стал… ну, можно сказать, почти героем.
Он едва не задохнулся от ярости, глаза выпучились как у гигантской мексиканской жабы итании.
— Ты? — прохрипел он сдавленным от ярости голосом, — ты героем?
Я кивнул.
— Да-да, не ваш сын, как вам бы хотелось. Никто его не позорил, он уронил своё достоинство сам. Уже тем, что решил поизгаляться над младшекурсником, что прибыл из далекой сибирской деревни, будто это моя вина или мой проступок!.. Это достойно? Наверное, для вас да, вы же так его воспитали!
Он побагровел, глаза выпучились ещё больше, вот-вот лопнут, быстро шагнул ко мне.
— Да я тебя…
Я бросил ладонь на рукоять тесака, вытащил до половины и прямо взглянул ему в глаза. Некоторое время смотрели друг другу в глаза, наконец он прошипел:
— Я тебя в пыль сотру!
— Возможно, — ответил я мирно, — у вас получится. Очень достойно для князя, генерала от инфантерии Его Императорского Величества. Вы правда когда-то Отечество защищали?
Он дернулся, в мутных от бешенства глазах рептилии появилось нечто от млекопитающего. Ещё раз прожег меня лютым взглядом, повернулся и быстро вышел из кабинета, мощно хлопнув дверью так, что та едва не соскочила с петель.
Через пару мгновений в кабинет влетел запыхавшийся Горчаков.
— Слава богу! — вскликнул он. — Думал, он тебя убьет сразу!..
Сердце мое колотится так, что даже не знаю как отходняк всё ещё не свалил с ног, я ответил с огромным усилием:
— Ну зачем же так… Мы поговорили… душевно… Как христиане…
— Что? — спросил он обалдело. — Это ты как христианин?
— С любовью, — пояснил я кротко. — А что, все любим истину… Ну, должны как бы. Дважды два четыре, Волга впадает в Каспийское море. А если ещё договориться, что лошади кушают овес и сено, то о чём вообще спорить?
Он смотрел несколько обалдело, потом мотнул головой так, что уши захлопали по бокам головы.
— Что-то ты странный какой-то… Суровый и скрытный, как из секты аскетов.
Я посмотрел на него в упор.
— Погоди, Горчаков. Давай что-то проясним. Здесь все меня молча презирают, а кое-кто и не молча, за то, что не к кому не прошусь под защиту или сразу в слуги. А ты вот вдруг воспылал ко мне… ну, не дружелюбием, но как-то вроде бы проявляешь соучастие. И даже попытался пару раз прикрыть, я видел, хотя и сам могу отмахнуться. С какой хрени?
Он усмехнулся.
— Ну и речь у сибиряков… народная. Прям от земли!..
— Говори уж прямо, от навоза!
Он сказал с той же непонятной усмешкой:
— Я сказал, от земли.
— Не увиливай, — сказал я. — Хочешь, чтобы я был тебе должен? Учти, в подпевалах и лизоблюдах ходить непривычен. У нас в тайге медведь никому не кланяется. А уж волк тем паче.
Он в жесте защиты выставил перед собой ладони.
— Здесь все кому-то да кланяются, столица есть столица!.. Но мне ты ничего не должен.
— Тогда какого хрена?
Он вздохнул, развел руками.
— Да что ты такой недоверчивый?.. Хотя понимаю, понимаю. Раз ты отличаешься, тебя и будут гнобить. А ты в ответ огрызаешься на всех и любому готов дать сдачи. Даже заранее. Но я не враг. Пусть и не друг, но так… сочувствующий.
Глава 14
Конечно, по престижности в Академии первым идет военный факультет. Как ни крути, но в мире, раздираемом войнами, самыми заметными являются полководцы, герои-воители, создатели крепостей и умелые стратеги.
Все они начинали с военных училищ, а потом медленно, а кто и быстро, росли по чинам и званиям.
Инженерный факультет успехом не пользуется, хотя именно инженеры и составляют основную силу и мощь страны, обеспечивают её выживаемость и благосостояние. Но это и понятно, я ещё застал время, когда самыми известными в моем мире людьми были клоуны и артисты.
Факультет лекарского мастерства самый немногочисленный, ну что поделаешь, дикое время. Кстати, на Лекарский с этого года разрешили принимать женщин, что обрадовало курсантов, но вызвало раздражённые толки в обществе, и, конечно, всячески противится Церковь.
В старые времена, когда знаний было с гулькин хвост, каждый человек мог вмещать их все на свете. С развитием науки только гении могли охватить все открытия, такими были, к примеру, Ломоносов и да Винчи, но дальше уже началась специализация, и детей к ней начали готовить загодя, старались понять, кто к чему больше расположен. Одного учили владеть в совершенстве оружием, другого лечебному умению, третьего магии, а когда и магию начали узнавать всё больше, там тоже началось разделение на боевиков, лекарей, магов огня, магов льда…
Толбухин учился торговле, Равенсвуд, как истинный немец, совершенствовал навыки обращения с оружием, изучал секреты фортификации, как-то спросил меня, застав врасплох:
— Вадбольский, у тебя какая особенность?
Я подумал, сдвинул плечами.
— Не знаю. Наверное, прогноз.
Он помолчал, но я видел как его брови приподнялись и там застыли.
— Прогноз?.. Это что за особенность?
Я опять шевельнул плечами.
— Ну-у… как тебе… попонятнее, прогнозом убить трудно, но других у меня вроде бы нет.
Он окинул меня взглядом бесконечно брезгливой жалости.
— Несчастный… Как же тебе не повезло. Ну ничего, в услужении тоже нужны расторопные и грамотные. Если начнешь служить мне с этого дня, я возьму тебя… может быть… ну, ты продолжишь служить и тогда, когда займу высокие посты…
— Ух ты, — восхитился я. — Добрый ты, паря. Это потому, что
