Он попытался незаметно выбраться на улицу. Но ему не удалось избежать бдительного ока Катрины. Посадив на колени Мушетту, кухарка дремала на кухне; внезапно встрепенувшись, она открыла глаза. При виде Николя лицо ее тотчас обрело то тревожное выражение, какое принимало всегда, когда он уходил из дома ночью и при оружии. Приложив палец к губам, дабы она не успела ничего сказать, он выскользнул за дверь, послав Катрине на прощанье воздушный поцелуй, растрогав ее до глубины души.
Словно тень, скользил он по ночным улицам. Луна пряталась за тучами. Постоянно проверяя, нет ли за ним слежки, он в очередной раз убеждался, что горели отнюдь не все фонари, коим положено гореть. Продвигаясь по улочкам, ведущим к реке, он не встретил никого подозрительного. Навстречу ему попадались праздные зеваки, что, пользуясь вечерней прохладой, отправились погулять, девицы для утех в поисках клиентов, патрули городской стражи, пьяницы да редкие экипажи, пробуждавшие эхо стуком своих колес. Осторожно вступив в пределы интересующего его квартала, он осторожно прошел по улице Моннэ, пересек площадь Труа-Мари и, остановившись на углу набережной Эколь, внимательно огляделся. Оставаясь незамеченным, он некоторое время наблюдал за теми, кто поднимался на Новый мост и спускался по нему.
Внезапно на него налетел перепуганный молодой человек, убегавший от двух преследовавших его солдат. Если бы Николя не опирался на трость, он бы наверняка упал. К счастью для беглеца, успевшего скрыться в ночи, оба преследователя набросились было на Николя, но, узнав в нем полицейского комиссара, они, бормоча извинения, пристыженные, удалились. Это оказались вербовщики, жертвой которых в свое время чуть не стал Наганда[49]; комиссар хорошо знал их повадки. Девицы, крутившиеся вокруг кордегардии, соблазняли наивных юнцов, а вербовщики водили их по кабакам, пока продажная любовь и неумеренные возлияния не разоряли их окончательно. Начисто утратив соображение, юнцы подписывали контракт, ничего не слыша, кроме роковых слов: «Ну, кому еще отсыпать?» — и звона опущенных в кошелек экю.
Внимательно глядя по сторонам, он продолжал наблюдать за дверью в квадратный павильон водокачки Самаритен. С такого расстояния он не мог разглядеть, была ли тяжелая дубовая дверь приоткрыта или же нет. Близился урочный час. Полагаться на часы, что располагались на башенке водокачки, не представлялось никакой возможности, ибо стрелки месяцами не показывали точного времени. Достав из кармана часы, Николя нажал на кнопку и понял, что настал час действовать.
Пройдя по набережной, он вступил на мост, прошел вдоль парапета и, избегая нежелательных взоров, притаился в первой же нише ограды павильона. Обозрев местность, он убедился, что поток пешеходов иссяк, и только неподалеку, в конце моста, сидит какой-то нищий и, судя по всему, спит. Чтобы добраться до входа, ему оставалось преодолеть всего две ступени. Скользнув к двери, он плотно к ней прижался и надавил плечом; дверь поддалась. Свет, падавший от оставленной на полу свечи, озарял пустое квадратное помещение с деревянной лестницей в глубине и несколькими глухими дверцами в стенах.
Отрезанный от городского шума, он отчетливо различил негромкий монотонный звук, пробудивший его любопытство. Поразмыслив, он вспомнил, что в подвале павильона находится насосный механизм, работавший за счет силы течения и снабжавший водой квартал Лувра, а также фонтаны и источники Тюильри. Прождав довольно долго, он направился к лестнице и начал осторожно, ступенька за ступенькой, подниматься, прижимаясь спиной к стене и готовый встретить угрозу, откуда бы она ни исходила. Продвигаясь вверх, он увидел новую дверь; толкнув ее, он оказался в точно такой же, как внизу, комнате, где на полу также стояла свеча. Сходство помещений побудило его продолжить подъем. Долетавшее до слуха размеренное бряцание напомнило о загадочном видении Полетты. Жара стояла удушающая, пот заливал лицо. Послышался бой часов, и он, вздрогнув от неожиданности, сообразил, что это часы на башне Самаритен с опозданием пробили одиннадцать. Комната, куда он поднялся, оказалась меньше предыдущих. К двери на высоте человеческого роста кто-то кинжалом пришпилил бумажку. Освободив бумажку, он поднес ее к свече и развернул. Почерк, ничем не примечательный, показался ему знакомым: эту странную форму букв он уже где-то видел. Послание не стало для него неожиданностью:
«Всем давно известно, что я не сяду играть, пока не буду уверен, что выиграю».
Эту реплику, вложенную в уста Сардинского короля, он прочел в той сатире, что, завернутая в промасленную бумагу, была найдена на теле Ламора. Что ж, теперь у него есть о чем подумать в ожидании встречи. Однако подумать он не успел: внизу, на первом этаже, громко хлопнула дверь. Спрятав в карман кинжал и записку, он вытащил из трости клинок и начал осторожно спускаться. Сердце учащенно билось, как бывало, когда приходилось вслепую двигаться навстречу неведомой опасности. Скрип ступеней, скрежет дверных петель, шумный ход часовых стрелок и глухое уханье качавшего воду насоса нагнетали тревогу, оглушали и отгораживали от внешнего мира. Спустившись вниз, он увидел, что маленькая дверь под лестницей открыта; за дверью чернел колодец.
Спички отказывались гореть: видимо, промокли от его пота, поэтому, чтобы зажечь свечу, ему пришлось высекать искру и ждать, пока вспыхнет трут. Он пожалел, что не взял с собой потайной фонарь, также подаренный ему Бурдо. Трепещущий язычок пламени слабо освещал лестницу, ведущую куда-то вниз. В голове звенело от гула насосного механизма, скрежетали зубчатые передачи, скрипели натянутые веревки, под натиском речных волн стенали деревянные опоры конструкции. Оглушающий шум давил еще сильнее, чем тишина. Неожиданно повеяло до странности знакомым запахом. Пока он спускался, к окружавшей его какофонии добавились новые звуки, и он попытался сообразить, каково их происхождение. Чем дольше он вслушивался, тем больше ему казалось, что рядом кто-то с силой шлепает на прилавок мясника добрый шмат мяса. Звуки повергали его в ужас, особенно когда до него вновь долетел металлический запах крови.
В глубине подвала ритмично двигался огромный, сделанный из дерева и железа, механизм, приводивший в действие насос. Он решил подойти поближе и чуть не упал, поскользнувшись в вязкой липкой луже. Тогда он поднял свечу, и ему открылось зрелище, жестокость которого едва ли не превосходила те ужасы, что ему доводилось видеть прежде; страшная картина в подробностях запечатлелась в его памяти.
Два огромных параллельных бруса, словно два элемента буквы Н, ворочались, приводимые в движение насосным механизмом: когда один брус поднимался, другой опускался. Под этими подвижными ножницами виднелось тело, колотившееся о брусья при каждом толчке машины. Один брус дробил ноги, уже почти отделившиеся от туловища, другой со всей силой обрушивался на торс. При натяжении ноги, словно в насмешку, взлетали вверх, а голова дергалась, словно у марионетки. Еще немного, и истерзанный, залитый кровью и опутанный вывалившимися наружу внутренностями труп неизбежно распадется на куски. Призвав на помощь всю свою волю, Николя попытался отогнать леденящее душу предположение, убеждая себя, что, прежде чем подвергнуть жертву столь изощренной пытке, ее наверняка лишили жизни, и чей-то извращенный ум издевался уже над мертвецом. Сделав над собой неимоверное усилие, он вгляделся в истерзанные останки и понял, что жертвой стал молодой человек, и теперь то, что от него осталось, ему придется извлекать из губительной западни. Но для этого ему потребуется помощник, ибо остановить работу насоса нет никакой возможности. Значит, придется звать на помощь и приступать к своим обязанностям комиссара.
