–Так и знала,– сказала Мария с чудовищным спокойствием.– Не смогла не лапать мои вещи, да?
–Видимо, так. Все равно как если бы думала, что ты принимаешь наркотики. Обычная родительская бдительность.
–Ой, только не надо. Теперь ты вдруг решила проявить обычную родительскую бдительность?
–Я всегда…
–Ага. Заботилась. Пожалуйста, мам, нам осталось пару дней протянуть. Давай не будем усложнять.
Она встала с кровати и двинулась мимо матери к двери в коридор, направляясь, возможно, в ванную (где Саманта когда-то закрылась с тестом на беременность, купленным в«Бережливой аптеке» подальше от дома, и убедилась, что дела ее плохи) или в кухню (где Саманта когда-то пыталась убедить мать, что это лишено смысла – здравого смысла! – вынашивать и рожать ребенка, который ей совершенно не нужен; идаже сейчас, после стольких лет, она сознавала, что ничего не изменилось в ее отношении к дочери), иСаманта, окинув ее взглядом, с тяжелым сердцем узнала в ней себя: гибкую и тонкую, чуть сутулую, с прямыми русыми волосами – такой она была сейчас, как и много лет назад, когда мечтала и ждала, что однажды покинет этот дом, как теперь покидала его Мария. И, непонимая, что делает, ни очем таком не думая, она ухватила дочь за запястье и резко дернула, заставив ее всем телом прочертить невидимую окружность, и ей представилось, словно она кружит в воздухе маленькую девочку и они улыбаются друг другу в веселом круговороте. Так могли бы кружиться мать с дочерью – дочь с матерью – в фильме или рекламе платьев или курортов (а может, пестицида, чтобы маленькие дети могли спокойно играть на заднем дворе), хотя Саманта не могла припомнить, чтобы хоть раз делала такое, ни сматерью, ни сдочерью, самозабвенно кружась по идеальной окружности.
Мария врезалась головой в один из резных столбиков старой кровати, с таким оглушительным треском, что мир погрузился в тишину.
Она упала так легко, почти беззвучно, и осталась на старом плетеном коврике, который когда-то, когда Саманта была совсем юной, лежал в коридоре, у двери в родительскую спальню. Она ждала, что дочь сейчас встанет, но незаметно это ожидание перешло во что-то другое, а именно в абсолютную и дожути спокойную уверенность, что ее больше нет.
Она покинула этот дом. Быстрее, чем хотела.
Саманта просидела на полу минуту, перетекшую в час, перетекший в ночь, глядя на очертания фигуры, когда-то, давным-давно, бывшей ее дочерью, Марией. И поражаясь тщете всего этого. Что за вопиющий абсурд – приводить в мир человеческое существо лишь затем, чтобы почувствовать себя еще более одинокой, более обездоленной, более разочарованной, более потерянной, чем когда-либо. Дочь ни разу ей не выразила ни привязанности, ни любви, ни разу не выказала ни малейшей признательности за то, что она сделала, чем пожертвовала – пусть против воли, но вняв чувству долга – ради нее. А что в итоге?
Когда ее окутала ночная мгла, она подумала, что могла быть в шоке. Но тут же отбросила эту мысль. И мысль беззвучно упала и застыла.
Саманта была в зеленой футболке Марии, которую та собиралась выбросить. Мягкий шелк сидел на ней по фигуре, такой же узкоплечей и плоскогрудой, как у дочери. Саманта стала теребить в пальцах ткань, пока не натерла кожу. Ей на ум пришел балахон дочери, черный, с капюшоном, который всегда ей нравился. Она представила, как наденет его и выйдет на улицу, и кто-нибудь спросит: «Это неМарии балахон?» И что она скажет? «Да, Мария оставила мне, когда уехала в колледж». Только Мария теперь не уедет в колледж. И все это узнают. Но откого?
«Не от меня»,– подумала Саманта.
Она не станет никому ничего говорить. Нечего и думать. На рассвете она собрала вещи дочери и добавила к ним кое-что из своих. Затем вышла из дома, сложила все в машину и поехала на запад, так далеко, как никогда еще не заезжала, и еще дальше. ВДжеймстауне она повернула на юг и наконец покинула штат Нью-Йорк, и ближе к вечеру углубилась вНациональный заповедник Аллеени, раз за разом выбирая все более глухие дороги. В городке Черри-Гроув она увидела объявление о сдаче хижины, в такой глуши, что, когда она позвонила владельцу, он сказал, что без полноприводной машины туда лучше не соваться.
–У меня «субару»,– сказала она ему.
Она заплатила наличными за неделю. Следующий день она провела, выискивая подходящее место, а ночью пришла туда с лопатой, купленной вЭрлвилле, и выкопала яму. Следующей ночью она привезла тело дочери и закопала, а сверху навалила камней и листвы. Вернувшись в хижину, она приняла душ и прибралась, а потом оставила ключ на крыльце, как просил владелец, и уехала. Она покончила с прошлым и замела следы.
Часть четвертая
Глава двадцать пятая
Афины, Джорджия
–Мне нужно вДжорджию,– сказал Джейк Анне на другой день после возвращения изРатленда.
Они шли из дома наЧелси-маркет, иАнне это не понравилось.
–Джейк, это безумие. Слоняться где-то, заговаривать с людьми в барах, проникать в чужие дома и кабинеты!
–Я не нарушал закон.
–Ты говорил неправду.
Пусть так. Но оно того стоило. Он за сутки узнал больше, чем за предыдущие месяцы. Теперь он понимал, с кем имеет дело, а раньше просто прятал голову в песок.
–Должен быть другой способ,– сказала Анна.
–Ну да. Я мог бы снова пойти кОпре, как мое тотемное животное Джеймс Фрей, и размазывать сопли о своем «процессе», и все меня полностью поймут, и это не уничтожит все, чего я достиг, и несорвет съемки фильма, не говоря о новой книге, и несделает меня парией на всю жизнь. Или я мог бы попросить Матильду или Вэнди устроить что-то вроде публичного покаяния и сделать изЭвана Паркера трагически погибшего Великого Американского Писателя и петь ему дифирамбы за роман, который он не написал. Или просто позволить этой суке подчинить себе всю мою жизнь и похерить мою карьеру и репутацию, и доход.
–Я не предлагаю ничего подобного,– сказала Анна.
–Я теперь знаю, как ее найти, во всяком случае, где нужно искать. Сейчас неподходящее время просить меня все бросить.
–Подходящее. Потому что ты пострадаешь.
–Я пострадаю, Анна, если буду сидеть, сложа руки. Она не больше меня хочет, чтобы все узнали правду. Она хочет управлять ситуацией, и досих пор ей это удавалось. Но чем больше я буду знать о ней, тем вернее смогу диктовать условия. Это, по сути, мой единственный рычаг.
–А меня ты не учитываешь? То гадкое письмо она написала мне, помнишь? И влюбом случае мы должны заниматься этим вместе. Мы женаты! Мы партнеры!
–Я знаю,– сказал Джейк виновато.
Возможно, он не вполне понимал, чего стоила Анне его скрытность и как это сказывалось на их совместной жизни, пока ему не пришлось во всем сознаться. Полгода умолчания оТалантливом Томе (как и обЭване Паркере) оставили на нем свой отпечаток – это ему было ясно, но только теперь он увидел, как рисковал чувствами Анны, тем более что, скорее всего, он бы до сих пор ничего не рассказал ей, если бы она его не вынудила. Он очень провинился перед ней, и она имела полное право сердиться на него, но, даже понимая это, он надеялся, что его признание пойдет им на пользу. Что, впустив Анну в свой личный ад, даже не посвоей воле, он укрепил их отношения. Он очень на это надеялся. Ему отчаянно хотелось покончить со всем этим, и он поклялся, что как только это сделает, начнет все с чистого листа – сАнной и совсем прочим.
