И в его судьбе всё закольцовано, как в любимых книгах. В детстве, в Тбилиси, он мечтал танцевать в столице большой страны, в Большом театре. Любимой балериной Николая (в то время – школьника младших классов) стала Надежда Павлова, которая поразила его в «Жизели» – и много лет спустя, когда он подготовит партию Альберта, его Жизелью на сцене Большого станет именно Павлова. Эта история просится в легенды – вот уж, действительно, невероятное совпадение! – а Николай тонко чувствует игры судьбы, их потаённую суть, которую видит в своей биографии и в биографиях великих артистов прошлого.
Не удивительно, что легенды Большого сразу разглядели в молодом танцовщике родственную душу. Ольга Лепешинская вспоминала, как молодой танцовщик в трудную минуту приходил на помощь к великой Улановой: «Иногда неожиданно звонил ей замечательный танцовщик Н. Цискаридзе, который просил Галину Сергеевну прийти к нему на репетицию, рассказывая ей, что какое-то движение у него не выходит, он просил ее совета. Могу заметить, что этот славный человек, по-видимому, умеет чувствовать состояние души другого». Великие артистки, ставшие символами балета, признали его своим.
Ему неинтересно, скучно жить в одном только сегодняшнем дне, его вдохновляет великая история театра. И потому нам грустно от того, что почти половина балетной карьеры Цискаридзе – золотые сезоны! – пришлась на долгие годы реставрации исторического здания Большого театра. Ведь Николай – не «по букве», а «по духу» хранитель великих традиций Большого, он оберегает связующую нить между прошлым и будущим, понимая, что без великой истории не бывает славного настоящего. Поэтому мы не раз вспоминали Николая Цискаридзе в очерках о Семёновой и Улановой, о балетах Григоровича… Он вписал своё имя в книгу легенд Большого. В наши дни заслужить эту честь, быть может, труднее, чем в прежние времена. Говорят, что московские театралы стали менее искренними, более закрытыми: они избалованы зрелищами, они с меньшим пиететом относится к классическому балету. Он для них не священнодействие, не сказка, в которую веришь, а просто дорогое развлечение для глаз и ума. Конечно, эта тенденция не абсолютна, но она существует. И Цискаридзе удалось покорить трудную, скептически настроенную столичную публику рубежа веков в первом же заметном появлении на сцене – в «Золотом веке», в роли конферансье, маленького ресторанного демиурга. Это случилось в 1992-м – в год экономической «шоковой терапии», когда интерес к театру в Москве резко упал. Даже в то небалетное время зрители сразу разглядели в Цискаридзе не только танцовщика с уникальными природными данными, но и притягательную личность, выдающегося артиста. Незадолго до этого, когда Николай заканчивал училище, его – признанного лидера в том потоке – не предполагали брать в Большой театр… А он принял решение: или в Большой – или уйти из балета. И на выпускных экзаменах Григорович произнёс фразу, решившую судьбу артиста: «Грузину – пять и взять в театр!».
Его не самую привычную для русского уха фамилию быстро запомнили, о нём заговорили, ждали новых ролей. Для кордебалета молодой танцовщик не годился: слишком выделялся ростом, статью, не умел растворяться за спинами коллег. И Григорович даёт ему сольные партии – на первых порах небольшие, но яркие. Одновременно он начал готовить первую большую роль – Принца-Щелкунчика. Это была кропотливая, долгая работа. После успеха в «Щелкунчике» в 1995-м Цискаридзе играл с одинаковой силой главных представителей светлых и тёмных сил. Светлые – это, например, Ферхад в «Легенде о любви», Жан де Бриен в «Раймонде», Альберт в «Жизели». Тёмные – Ротбарт в старой редакции «Лебединого озера» Григоровича и Король в «Лебедином» в оригинальной постановке Владимира Васильева. В новой редакции Григоровича в том же «Лебедином» Цискаридзе танцевал и играл и чёрного, и белого героев.
Илл.42: На сцене – Николай Цискаридзе
В сыгранных ролях недостатка нет, но в памяти остаются и несыгранные, неслучившиеся. В разных образах Цискаридзе подчас напоминал врубелевского Демона. Эта притягательная, таинственная картина – одна из его любимых. Николая увлекала и поэма Михаила Юрьевича Лермонтова, он чувствовал, что способен перевоплотиться в этого героя, показать его средствами балета. Он сыграл нечто вроде Демона – в постановке Бориса Эйфмана «Падший ангел», но это был не лермонтовский образ. Эйфман, избегающий слова «демон», сочинил на музыку Гии Канчели и Самюэля Барбера хореографическую новеллу о внутренних страстях человека, в котором борются ангел и демон. А того, классического Демона, который «летал над грешною Землёй», которого мы знаем по Лермонтову и по опере Александра Даргомыжского, ни один хореограф Николаю Цискаридзе пока что не предложил.
А ещё была мечта о Гамлете, десятки прочитанных книг по Шекспиру, планы… Кристофер Уилдон – английский хореограф, прославившийся в «New York City Ballet» («Нью-Йорк Сити Балле») – приехал в Москву ставить «Гамлета» – одноактный балет на музыку из Третьей симфонии Арво Пярта. Всем было ясно, что заглавного героя будет играть Цискаридзе. Но в разгар подготовки у Уилдона изменились планы: на ту же музыку он поставил бессюжетный балет в готическом духе «Милосердные», в котором тоже рассчитывал увидеть Цискаридзе. Но… «Я к моменту постановки столько перечитал, настроился психологически, но выходить на сцену, чтобы ползать по ней… Не хочу! И вот так сложилось, что я этот спектакль не станцевал – заболел воспалением легких. Я знаю свой организм: если бы у меня была желанная премьера, то я бы до нее дожил и только потом разболелся…», – так говорил Николай Цискаридзе.
Как и его великие предшественники, Николай стал педагогом, ещё оставаясь балетным премьером. Он нередко участвует в популярных телевизионных шоу, привлекая внимание широкой аудитории к балету. Нет сомнений, что ещё много лет Николай Цискаридзе будет создавать легенду балета ХХI века.
Хорошо забытое старое Алексея Ратманского
Поклонники балета помнят Алексея Ратманского, как танцовщика, покорившего многие балетные сцены мира. Кажется, ещё совсем недавно – в 1999-м году, на фестивале в Финляндии – он танцевал с самой Плисецкой «Послеполуденный отдых Фавна», балет на музыку Клода Дебюсси. Но сегодня Ратманского чаще вспоминают как балетмейстера и режиссёра, поскольку в ХХI веке новое слово в хореографии на сцене Большого удалось сказать именно ему.
Это он возродил в Большом три хорошо забытых советских балета – «Светлый ручей», «Болт» и «Пламя Парижа», а в этом году добавил к ним и долгожданную новинку – «Утраченные иллюзии» на музыку Леонида Десятникова. Долгожданную, потому что давно мы не были свидетелями совместной работы хореографа и композитора над музыкой, либретто и постановкой.
Илл.43: Алексей Ратманский
