Отталкиваясь от земли всеми своими двенадцатью пальцами, он бежал что есть сил к дому Санни. Он бежал, словно пытался вместе с потом выдавить из себя страх, леденящий ему кровь.
Бесполезно.
Шестипалый был в ужасе.
По всему Пасифик-Бич со скоростью ветра разнеслась кошмарная новость — «бунмобиль» сорвался с утеса около института и сгорел. Буна не нашли. На месте взрыва уже работали пожарные. Поговаривали, что после больших волн проведут поминальную службу.
Шестипалый не знал, что ему делать со страхом, сковавшим мозг, поэтому побежал к Санни.
У него ведь было своеобразное прошлое. И настоящее.
Отец — наркоман, мать — алкоголичка. Жизнь Брайана Бруссо была похожа на кошмар, приснившийся в кошмарном сне. О нем заботились примерно так же, как о кошке, и, поверьте, без слез на эту кошку взглянуть было невозможно. В возрасте восьми лет Брайан начал подбирать бычки от косяков, валяющиеся по всему их загаженному домику.
Брайану нравилось их курить. Почему-то этот процесс успокаивал его, рассеивал все страхи, отвлекал от драк родителей и помогал заснуть. К старшим классам он курил марихуану минимум дважды в день — до и после уроков. Выскочив из школы, приезжал на пляж, раскуривал косяк и смотрел на сёрферов. Однажды, когда Брайан сидел на пляже, к нему подошел один из них.
— Ты тут каждый день торчишь, да, парень? — спросил он.
— Угу, — промычал Брайан.
— А чего только смотришь? — удивился Бун. — Почему не катаешься?
— А я не умею, — признался Брайан. — У меня и доски-то нет.
Бун кивнул и, глядя на тощего парнишку, задумался.
— Хочешь, научу? — наконец заговорил он. — Покажу, как кататься.
— Ты что, педик? — с сомнением спросил Брайан.
— Ты хочешь кататься или нет?
Брайан хотел.
Боялся до ужаса, но хотел.
— Я плавать не умею, — сообщил он Буну.
— Ну, тогда тебе с доски лучше не падать, — легко сказал Бун. Взглянув вниз на ноги Брайана, он воскликнул: — Чувак! У тебя что, шесть пальцев?
— На каждой ноге.
— Отныне будешь зваться Шестипалым! — расхохотался Бун.
— Ладно, — не стал возражать Брайан.
— Встань и расставь ноги на ширину плеч, — велел ему Бун.
Шестипалый поднялся. Бун толкнул его в грудь, и парень отступил, перенеся назад правую ногу.
— Ты чего? — возмутился он.
— Все ясно, — кивнул вместо ответа Бун. — По ногам ты левша. Ляг теперь на доску.
Шестипалый лег.
— Да на живот, дубина, — рассмеялся Бун.
Шестипалый перевернулся.
— А теперь подпрыгни и встань на колени, — велел Бун. — Хорошо. Теперь на корточки. Молодец. А теперь встань.
Бун заставил его повторить эту процедуру двадцать раз. К концу Шестипалый вымотался и обливался потом — никогда в своей жизни он не делал ничего подобного, — но все равно был в восторге.
— Так прикольно! — кричал он.
— В воде еще прикольнее, — заверил Бун. Он отвел Шестипалого на мелководье, где пробегали невысокие волны, уложил его на доску и втолкнул в воду. Парень поплыл на доске, как на буги-борде.[54]
Это была любовь с первого взгляда.
Шестипалый продержал Буна на пляже весь день и весь вечер. Войдя в воду в третий раз, он попробовал встать на доску. Разумеется, упал — и в этот раз, и в тридцать седьмой. Когда солнце, заходящее за горизонт, уже напоминало огромный оранжевый шар, Шестипалый в тридцать восьмой раз встал на доску и поплыл к берегу.
Впервые в жизни он чего-то добился.
На следующей день была суббота, и Шестипалый с утра пораньше заявился на пляж. Стоя в сторонке, он пялился на конвоиров зари в полном составе.
— Это что еще за мелочь? — спросил Дэйв.
— Малолетний укурок, — лаконично объяснил Бун. — Не знаю, он вчера выглядел таким несчастным, что я взял его покататься.
— Бун подобрал себе вшивого щеночка? — ехидно спросила Санни.
— Что-то вроде того, — улыбнулся Бун. — Но парень отлично все схватывает.
— С этими малолетними наглецами сплошная морока, — предупредил Буна Дэйв.
— Мы все когда-то были наглыми и ничего не умели, — напомнила Санни.
— Неправда, — возразил Дэйв. — Я вот сразу родился клевым.
Как бы то ни было, никто не стал возражать против парня. Прокатившись разок на борде, Бун подошел к Шестипалому.
— Будешь кататься?
Шестипалый кивнул.
— Так, ладно, — решил Бун. — У меня тут где-то завалялась старая доска. Она дерьмовая, больше похожа на бревно, но кататься можно. Иди найди ее и смажь воском; потом я научу тебя грести. Держись поближе ко мне, не мешай другим сёрферам и постарайся не быть совсем уж лузером, ладно?
— Ладно.
Шестипалый обработал доску воском, научился грести и помешал всем, до кого только смог дотянуться. Но таковы уж малолетние наглые неумехи — можно сказать, это их работа. Конвоиры зари познакомили его с океаном и другими сёрферами. Никому и в голову не приходило издеваться над парнем — было ясно, что он попал под коллективное крылышко конвоиров.
Тем вечером Шестипалый забрал доску к себе домой.
И поставил ее рядом со своей кроватью.
Его не замечали дома, игнорировали в школе, зато теперь он обрел сам себя.
Он — сёрфер.
Он — конвоир зари.
Теперь он мчался к дому Санни. Подбежав к двери, заколотил по дереву. Через несколько минут показалась заспанная мордашка Санни.
— Шестипалый, ты чего…
— Бун, — только и смог вымолвить Шестипалый.
Переведя дыхание, он рассказал ей про Буна.
Глава 72
Живчик сидел в помойке, которую Бун почему-то называл своим офисом, и пытался свести баланс.
Бун Дэниелс — редкостная заноза в заднице. Несерьезный, безответственный, совершенно не умеет вести дела.
Но кем ты был, спросил Живчик сам себя, до того, как Бун появился в твоей жизни?
Одиноким стариком, вот кем.
Когда-то Бун сэкономил ему несколько миллионов долларов алиментов. Тогда Живчик без памяти влюбился в двадцатипятилетнюю официантку из «Хутерс»,[55]которой от избытка чувств даже оплатил новые губы и груди, чтобы поднять ее заниженную самооценку. Самооценка поднялась до небес, и девица возомнила себя настолько привлекательной, что затащила в постель двадцатипятилетнего подающего надежды рокера и заделалась актрисой. Оплачивать все эти прихоти должен был, конечно, богатый муж.
