Кашмира. Но вернуться назад нельзя. Надо искать способ выжить. Глядя на ее опущенные плечи, я в ужасе понимаю, что эта задача ляжет на плечи стоящей на парковке мотеля пятнадцатилетней девчонки со ссадиной на колене.
Мы снова пускаемся в путь, останавливаясь только на заправках, неоновые вывески которых манят усталых дальнобойщиков обещаниями кофе и пончиков. Я смотрю на отца, сидящего впереди и считающего деньги. Он украл несколько миллионов долларов. Пахнет бензином. Обычно мне нравится этот запах, но сейчас я стараюсь не дышать. Мне тревожно. Он уверенно распахивает дверцу, выходит, вставляет пистолет шланга в бак уставшей арендованной машины, и тут я понимаю, что всю жизнь видела, как он разбирает деньги… но никогда, как он их считает. Счетчик показывает десять долларов — отец не налил полный бак.
Наша машина оказывается единственной у склада, и мы дерзко паркуемся поперек желтых линий. Потом начинаем разгружать вещи, которые плюхаются на асфальт. Отныне мы путешествуем налегке: по чемодану на человека. Прислонившись к капоту, я смотрю на темнеющий горизонт и слышу, как увозят чемоданы.
— Готова? — Отец возвращается с ключами от машины.
Я медленно и неохотно возвращаюсь в реальность. Смотрю на маму, которая раскладывает чемоданы в бетонной могиле на уровне земли.
— Поехали! — Он жестом велит мне садиться.
— Она еще не закончила. — Я верчу головой, пытаясь снять напряжение с шеи.
— Оставим ее здесь.
— Что? — Я замираю.
— Садись в машину. На этом этапе она — помеха. Ты уже достаточно взрослая, чтобы справиться без нее.
Я в ужасе смотрю на него. Он так спокоен, будто предлагает пойти в ресторан.
— Ты же шутишь? — Я неуверенно улыбаюсь.
— Прекрати проявлять слабость. Ей на тебя плевать, она занята своими собственными переживаниями. Это серьезно.
— Ей на меня не плевать, она…
— Знаешь, что она сказала, когда я велел ей собраться и выполнять материнские обязанности? Она сказала: «Бхаджан не нужен кто-то вроде меня. Она сильная». — Он словно ударил меня. — Ты слабая, Харбхаджан, или храбрая? Придется решать.
Когда Фрэнк называл меня сильной, это мне льстило. Но сейчас я понимаю, что эти слова значат на самом деле. Они не комплимент и даже не констатация факта — это оправдание, способ заставить меня решать все самостоятельно. Я никогда не ломалась, потому что считала, что они не справятся с дополнительным стрессом. Но теперь я вдруг задаюсь вопросом: они расходятся, потому что знают, что я сама никуда не уйду?
Звук опускающейся металлической двери меня пугает. Мама доверчиво стоит к нам спиной.
— В машину!
— Нет. — Я почти смущена. Почему мне вообще приходится это объяснять? — Она моя мать.
Что-то жуткое, похожее на изумление, мелькает в его лице.
— Ладно. — Он пожимает плечами.
Я не могу отвести от него глаз. Моя рука лежит на все еще теплом капоте, будто ищет поддержки. Это действительно тот же самый человек — хороший человек, — который искал религию, основанную на истине, и назвал дочь в честь той жизни, которую надеялся вести?
Дверцы хлопают трижды: папа садится за руль, мама на пассажирское сиденье, а я назад. Теперь у меня есть еще одна причина молчать.
Все пропало. У нас остались последние несколько долларов, мы живем на парковке супермаркета в арендованной машине, которую давно должны были сдать. Три человека и Тигра в пятиместной «тойоте». Металлические стенки сжимаются вокруг нас. Уже шестнадцать дней я сплю, свернувшись на заднем сиденье, и жду, когда наступит рассвет.
Как только открывается «Сейфуэй», я захожу внутрь, надеясь помыться в туалете, и вдруг чувствую собственный запах — я пахну, как бездомная. Мне страшно взглянуть на себя в зеркало, и все, чего я хочу, — сорвать с себя одежду, встать под горячую воду и драить свою кожу, пока она не станет грубой, пока последние две недели не исчезнут в канализации. Вместо этого я наклоняюсь над раковиной и пытаюсь помыть хотя бы подмышки. Открывается дверь, и заходит покупательница. Она подозрительно смотрит на меня. Я быстро отхожу в сторону, и лицо женщины кривится в гримасе отвращения.
Мы бездомные всего пару недель, а я уже чувствую, что мое выживание зависит от настроения и милосердия других людей. Отдадут ли нам залежавшуюся пиццу, которую должны были просто выбросить перед закрытием? Закроют ли глаза на машину, припаркованную ночью у супермаркета, или станут будить нас каждые несколько часов, заставляя переезжать с места на место.
Я ужасно бледная, только на щеках красные пятна от непонятного жара. У мамы под глазами огромные синяки от бессонницы. Я не верю, что это происходит с нами. Да, это высокомерие, но как это могло случиться? Мы же умные! Мы убежали от всех спецслужб в мире. Как папа мог быть таким беспечным, чтобы не позаботиться о деньгах?
Такая мелочь! Но именно мелочи, именно простые ошибки тебя подводят…
Ночью, умирая от духоты, я вспоминаю сшитые на заказ смокинги, купленные за наличные лимузины, особняки, моих частных тренеров. Вина и тревога выкручивают все тело. Мы жили одним днем, а теперь сидим на парковках, убивая время, и еле выживаем. Мама и папа пытаются вспомнить, кто смог бы нам помочь. Но если ты в течение многих лет мастерски заметаешь следы, вокруг тебя образуется пустыня. Ты бросаешь людей — и они забывают о тебе.
У нас осталось только два слитка золота. Их придется продать. Мама и папа отправились на встречу с дилером, но я на это не способна. Я перехожу шоссе под злобное гудение машин. На плече у меня болтается рюкзак. Наконец я оказываюсь перед элегантным отелем. Сделав глубокий вдох, я вхожу внутрь. Клерки за стойкой регистрации смотрят на меня, но я целеустремленно иду к лифту. Я выросла в отелях, их планировка впечаталась в мой мозг.
На этаже с бассейном я оглядываюсь и быстро вылезаю из летнего платья, остаюсь в бикини и сандалиях. Стеклянная дверь в бассейн закрыта, внутри лениво плавает парочка, порой останавливаясь, чтобы поцеловаться. Идеально.
Я дергаю дверь и, когда они смотрят на меня, виновато улыбаюсь, показывая жестами, что забыла ключ. Парень вылезает из бассейна и вежливо открывает для меня дверь. С него во все стороны летят брызги. Наконец-то! Из рюкзака я достаю шампунь и моюсь, моюсь в душе у бассейна, пока не оказываюсь совершенно чистой и измученной. В туалете я переодеваюсь в чистые шорты и топик, а на обратном пути краду из конференц-зала два печенья.
Волосы медленно сохнут в кондиционированном воздухе торгового центра, печенье ненадолго заполняет пустоту в желудке. Но я
