равно открываю дверь, и у меня сжимается грудь, когда я вижу, кто это.
Мой сводный брат Броуди стоит на моем крыльце, на голове у него бейсболка, точно такая, какую он носил, когда мы были детьми. Я не видела его много лет. Он смотрит на меня сверху вниз. Наконец, я заикаюсь.
— Как ты…
Он перебивает меня.
— Твоя мама сказала мне, что я могу найти тебя здесь.
— Черт возьми. — бормочу я себе под нос.
Конечно, она сказала ему. Он всегда ей нравился. Мне придется напомнить ей, чтобы она не разглашала мою информацию без моего согласия, когда я увижу ее в следующий раз.
— Не возражаешь, если я зайду? — спрашивает он.
Затем он обходит меня. Для него этот вопрос — формальность, а не вежливость. Я закрываю входную дверь.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, скрещивая руки на груди.
— Ты знаешь, где папа? — он говорит.
Я чешу затылок, думая о теле моего отчима в подвальном помещении поместья Уинстона. Меня охватывает напряжение, но я качаю головой.
— Он исчез. — продолжает Броуди. — Полностью растворился в своей новой семье.
Я пожимаю плечами.
— Я не разговаривала с ним после развода.
— Я так и знал, что ты это скажешь.
Он приподнимает бейсболку, чтобы провести рукой по своим светло-каштановым волосам, затем снова надевает ее и наклоняет голову, внимательно изучая меня, как будто может сказать, что я лгу.
Флуоресцентные лампы мерцают на его загорелой коже, и у меня внутри все переворачивается. С каждым днем он все больше и больше похож на своего отца. Но это разные виды зла.
Мой отчим притворялся милым, в то время как Броуди было все равно, знает ли мир, что он жесток.
— Не хочешь где-нибудь поужинать? — спрашивает он.
Он хочет поужинать? Мы оба теперь взрослые люди, но это не значит, что мы можем просидеть весь ужин вместе, не оторвав друг другу головы.
Кроме того, у меня свидание с Кэшем.
— У меня есть планы. — говорю я.
— Тогда, я думаю, я останусь, пока ты не сможешь поговорить.
Я хмурю брови.
— Останешься где?
— Я знаю, что он исчез из-за тебя.
Броуди заглядывает в каждую комнату, проверяя, нет ли отца за унитазом и под столом.
— Ты, наконец, убила его, как клялась?
Мой желудок сжимается, а щеки краснеют, но я заставляю себя усмехнуться.
— Заткнись, Броуди.
— Я помню это. Ты клялась, что однажды убьешь его. — смеется он.
Я забыла, что сказала это Броуди прямо перед тем, как они уехали. Я хотела, чтобы он знал, что я не собираюсь прощать и забывать так легко, как это всегда делает мама.
И я сдержала свое слово, благодаря Кэшу.
— Может быть, папа вернулся за этой киской. — говорит он.
Я отступаю назад, мою кожу покалывает. Броуди всегда был убежден, что я сама напросилась на это. Как будто я соблазнила своего отчима, надев откровенную одежду и расхаживая вокруг, когда я была обычной девушкой, делала обычные вещи, носила нормальную одежду.
Я ни о чем его не просила. Я не понимала, что такое секс, пока он не прикоснулся ко мне. И все же, долгое время Броуди убеждал меня, что это моя вина. Но больше нет. Я втягиваю воздух.
— Ты отвратителен.
— Ты видел его в последнее время?
Почему он продолжает спрашивать? Мое сердце учащенно бьется, он никак не может знать, что мы с Кэшем сделали. Что я сделала. Броуди действует только по наитию. Я повышаю голос.
— Я же сказала тебе. Я его не видела.
— Тогда почему у меня такое чувство, что ты лжешь? — он прижимает меня к стене, поднимая кулак.
Я брыкаюсь, пытаясь ударить его коленом, как раньше, когда мы были моложе, но теперь он больше и умнее. Он прижимает меня так, что я не могу до него дотронуться.
— Ты всегда была сторонницей торжества справедливости, верно, сестренка? Должен ли я "изнасиловать" тебя, как ты утверждаешь, он это сделал? — спрашивает он.
— Держу пари, ты прямо сейчас мокрая.
— Да пошел ты. — шиплю я.
— Нет. Такая девушка, как ты, хочет, чтобы у нее было в заднице. Папа рассказал мне, какой влажной ты стала, когда он трахал тебя там.
Я стискиваю зубы. Во мне нарастает гнев, угрожая выплеснуться наружу, чтобы показать ему, каково это — быть беспомощной, такой, какой меня сделал его отец.
Но Броуди по большей части буйствует. Один удар, еще разок, еще пинок, затем в нем просыпается совесть, и он отпускает меня.
Я должна вытерпеть это, как всегда. Но вкус мести застревает у меня в горле, как кислый привкус алкоголя.
Я хочу убить его.
Он думает, что я все та же маленькая девочка, какой была много лет назад, но это не так. Я убила его отца, и я его не боюсь. Но я не могу одолеть его. Все, что у меня есть, это мой голос.
— Ты так и не научился доводить девушку до оргазма, не так ли? — огрызаюсь я. — Может, ты закончишь, как твой папочка. Насилием маленьких девочек, потому что никто не хочет тебя трахать.
Он фыркает сквозь зубы, и я готовлюсь к его удару, но его глаза расширяются, когда он сжимает мою рубашку. Нас обоих тянет назад, лишая равновесия. Он отпускает меня и оборачивается, чтобы посмотреть, кто оторвал его от меня.
Кэш смотрит на него сверху вниз, его глаза полны огня. Темные пятна в его глазах похожи на черные клубы дыма и пепла, угрожающие поглотить все вокруг.
Я заглядываю ему за спину, дверца шкафа в прихожей открыта. Мое сердце учащенно бьется, и внезапно до меня доходят моральные аспекты сложившейся ситуации.
Я не могу убить Броуди, но Кэш может и сделает это. Не знаю, действительно ли я согласна с этим. Мы с Броуди ссоримся, как сводные брат и сестра, которые ненавидят друг друга, но я не знаю, заслуживает ли он смерти, когда я борюсь с ним так же сильно, как он борется со мной. Я шепчу.
— Кэш…
— Вставай. — говорит Кэш, не сводя глаз с Броуди.
Броди спотыкается.
— Какого черта тебе нужно? — спрашивает он. — Кто ты такой?
Кэш толкает его так сильно, что стена трескается от удара его тела, и когда Броуди собирается ударить его, Кэш хватает его за горло, пока Броуди не задыхается, изо рта у него не брызжет слюна.
— Ты больше никогда не прикоснешься к Ремеди. — говорит Кэш устрашающе низким и контролируемым голосом.
Костяшки его пальцев побелели, но выражение лица спокойное, как будто он точно
