по реакции Салавы он сможет хоть что-то понять.
– Каждый из нас бог, – отстраненно заметил Салава. Карн думал, что он засмеется, обратит его вопрос в шутку. А вместо этого в пьяных глазах незнакомца вновь проскользнули адские искры. – Да только мало кто знает об этом.
– Перекурим? – внезапно предложил Карн. Если его странный попутчик не понял этого рискованного шага, то пусть все и дальше так остается. Нужно лишь поскорее сменить тему.
– А с чего ты взял, любезный, что я курю? – Салава посмотрел на него с интересом. Он уже вернулся из своих воспоминаний в реальность.
– Да ни с чего, – честно признался Карн. – Просто предположил.
И оказался прав – Салава действительно курил. Они вышли в тамбур и наткнулись на объявление, витиеватая формулировка которого сводилась к тому, что курить разрешается только в тамбуре вагона-ресторана. И это притом, что, как помнилось Карну, в поездах дальнего следования в принципе запрещено курить.
– А пепелки то не убрали! – улыбнулся парень, подкуривая от «Зиппо» Салавы. Свою сажигалку он где-то благополучно посеял.
– Так на чем мы закончили? – Салава подпер боком стену, словно решил, что без его помощи она неминуемо рухнет. – Ах, да! Я говорил о том, что каждый из нас бог и все такое.
– Ну, я бы с этим поспорил, – скривился Карн. Он то теперь неплохо себе представлял, что есть бог и чем он отличается от человека.
– Конечно, конечно! – расхохотался Салава. – Да я ведь иносказательно, не считай меня идиотом. Ты представляешь, сколько людей все чаще и чаще бегут от общества?
– В смысле? – не понял Карн. После рома он определенно соображал туже. Не хуже, а именно туже.
– Я имею ввиду тех, кто, искренне ненавидя все, что его окружает, запирается в своем до неприличия узком мирке, который одним концом упирается в монитор, а другим – в унитаз, и считает, что он выше других, выше «этого быдла», потому что он все прекрасно понимает. Понимает, как устроен мир, почему политики ведут свои нескончаемые игры, почему в ненужных конфликтах гибнут люди, почему дорожает бензин, почему вокруг все больше Макдональдсов, а в магазинах бройлеры-мутанты, обколотые антибиотиками. Они думают, что «быдло», их окружающее, настолько тупо и несуразно, что для него реальный мир – настоящий рай, где можно похавать фастфуда, нажраться паленой водяры, затусить с малолетней шалавой и вообще – радоваться жизни! Но эти кухонные патриоты со своими рассуждениями не выходят дальше вконтактовских чатов и собственных диванов. Они не смотрят «ящик», потому что он тупит, они предпочитают «свободный Интернет», в котором блогеры режут правду матку и ссут в уши подрастающему поколению сугубо заработка для. Эти, блядь, сетевые бандерлоги выдают на гора тысячи идей о том, каким ДОЛЖЕН быть мир. Они читают и слушают таких же гениев, как и они сами, ищут в мировой истории подтверждения величия своей расы и бесконечно плачут о том, что все это – в прошлом, а будущего у них нет. Потому что нынешние поколения, по их мнению, вершина не эволюции, а деградации, и общечеловеческие ценности, которые им мамка в детстве привила, удивительным образом расщепляются на атомы в горниле сексуальных революций, политических мастурбаций и прочей шушеры, к которой лично они сами никогда отношения не имели и иметь не будут. Почему? Да потому что проще въебывать сутками, считая себя самым умным, заперевшись в своей однушке-двушке, а потом к сорока… блять, пусть даже к тридцати годам выстроить собственный дом за городом и взращивать там своего единственного ребенка, имея с небольшого бизнеса. И ребенок либо вырастает таким же трусливым собачонком, либо реалии времени все же берут верх и он пускается во все тяжкие, наплевав на родительские принципы, которые (внимание, сейчас будет настоящее откровение!) попросту умрут вместе с ними. И это в то самое время, пока «быдло» хавает фастфуд, пялит малолетних шалав, подворачивает, блять, джинсы и строит будущее! Сраное, говенное, но – будущее, которое в разы хуже прошлого, но другого у них нет и не будет. Потому что никто им не объяснил, что можно иначе, что ДОЛЖНО быть иначе. Ведь мамка-папка заняты работой, дабы сына, не дай бог, не перестали уважать, а стало быть, ему непременно нужно купить какой-там-уже-по-счету айфон. Вот только они живут, понимаешь, действительно живут, в отличие от тех сетевых бандерлогов! Скотской жизнью в скотском обществе, да. Но кто-то из них, быть может, однажды протрезвеет от дурмана масс-медиа и поймет, что, еб твою мать, а ведь действительно ДОЛЖНО быть иначе. И он, будучи частью общества, попробует и хоть что-нибудь, да изменит. Это закон! Лавина начинается с песчинки. А эти сраные интеллигенты, решившие, что общество не для них, будут вымирать из-за своей трусости, которую они считают героизмом. И знаешь, мой дорогой друг, именно из-за таких вот лицемеров все и катится в жопу! Именно такие ребята, думая, что ломают систему, на самом деле становятся в ее основе и играют на руку тем, кто возводит эту дьявольскую пирамиду, на вершине которой их верховный бог – ПОТРЕБЛЕНИЕ.
Салава тяжело дышал, сигарета в его руке давно погасла. Карн курил фильтр. Такой тирады парень никак не ожидал от своего нового знакомца. Они молчали минут пять. Потом снова закурили.
– Трусы, говоришь? – неуверенно начал Карн.
– Извини, если вышло несколько сумбурно, – кашлянув в кулак, проговорил Салава. – Просто поднакипело, а поговорить, представляешь, не с кем! О трусах то и беглецах от общества.
– Ну почему же беглецы сразу, – Карн уже был в той кондиции, когда главное – спорить, и не важно – о чем и кто прав. Он не отдавал себе отчета в том, что каждое слово Салавы отозвалось в нем болезненными приступами абсолютного согласия. – Они ведь избрали свой путь. Так они борются. Эти ребята действительно что-то поняли, и общество стало казаться им настолько отвратным, что они решили отгородиться от него.
– И жить в резервации! – припечатал Салава. – Они решили жить в резервации, выстроив ее своими собственными руками! А ты не напомнишь мне хоть пару примеров из мировой истории, когда резервации процветали? И не обязательно вспоминать пресловутую Северную Америку…
– Я не собирался ничего вспоминать, – невольно перебил его Карн. – Я лишь говорил о том, что для этого нужно мужество. Чтобы отказаться быть частью порочного механизма.
