врал. Вернее, врал, но не тебе. Тебе-то я, как раз собирался правду сказать, но ты первая нарекла меня «Лео»! Не хотелось разочаровывать столь наблюдательную леди . Нет ничего страшнее женского разочарования! Теперь к делу.
Lea Harper: Погоди с делами, я ещё не всё выяснила. Почему «Лео»? Даже если врал не мне, почему именно «Лео»?
Kerrfoot: Первым на ум пришло.
Lea Harper: Странно.
Kerrfoot: Что странно?
Lea Harper: Либо моя жизнь полна совпадений, либо я слишком громко транслирую во Вселенную свои желания.
Kerrfoot: Я склоняюсь к последнему.
Он присылает мне фото.
Дорогой Лео! Я пишу тебе в отчаянии и с некоторой надеждой одновременно. Пусть Боги Счастья примут этот сундук с сокровищами в качестве жертвоприношения на свой Алтарь Одиночества и всячески помогут тебе найти меня.
Адьо!
Твоя Лея
Lea Harper: Откуда она у тебя?
Это мой почерк, моё послание на кусочке картонки от пачки сигарет. Я оставила его в чемодане, брошенном в Барселонском аэропорту.
Kerrfoot: Не забудь забрать свой «сундук» с багажной карусели в Ване. И помни: ты мне должна. Я люблю задачи на смекалку, но эта, ещё и поставленная на таймер, почти взорвала мой мозг! И у меня вопрос: как ты его застегнула?!
Lea Harper: Это исключительно женская магия. Постой… Обалдеть… Обалдеть! Ты подобрал мой чемодан?
Kerrfoot: Вопрос всё ещё открыт: как ты закрыла свой чёртов чемодан?
Lea Harper: Это полный…!!! Это… Нет, ты серьёзно? Боже, какое счастье! Какая, мать её, удача! А ты? Как ты его умудрился закрыть?
Kerrfoot: Старая добрая мужская сила.
Lea Harper: Обалдеть, чувак! Нет, ну ты реально… Чем же мне возвращать долг?
Kerrfoot: Дай подумать… Есть идея. Поймай момент, когда будешь счастлива, сфоткай себя в неглиже и пришли.
Lea Harper: Идёт! Но есть условие.
Kerrfoot: Давай.
Lea Harper: Пришли мне звезду, когда ОНА позвонит.
Kerrfoot: Почему звезду?
Lea Harper: Кое-кто мне недавно напомнил, что все мы сделаны из звёздной пыли.
Kerrfoot: Понял. Сделаю.
Lea Harper: Удачи тебе.
Kerrfoot: И тебе удачи. И помни: лучше всех целуются сорокалетние!
Lea Harper: В таком случае, мне придётся прожить ещё как минимум пятнадцать лет!
Kerrfoot: Береги себя. Береги его.
Lea Harper: И ты береги. Я знаю, мы ещё встретимся. И это произойдёт так же неожиданно и нелепо, как в первый раз!
Kerrfoot: Даже не сомневайся в этом, Бетельгейзе!
Он не обманул – мой ментоловый чемодан одиноко болтается на карусели. Одиноко, потому что из самолёта я вышла самой последней. Ноги отекли так, что не налезают даже балетки – двадцать часов лететь – это слишком даже для такого живучего организма, как мой. Но самое странное – это грусть. Казалось бы, радуйся! Пытка окончена! Ты дома! Но нет же, я еле плетусь, пока тащу за собой чемодан и обувь.
Sam smith – Fire on fire (slowed)
Эскалатор, огромный холл Ванкуверского аэропорта…
Это ощущение… оно появляется почти сразу.
Тот редкий в сознании момент, когда все звуки мира вдруг становятся отдалённым эхом, а внутри тебя тишина. И ты понимаешь: душа притаилась не просто так. Она замерла в ожидании.
Я узнаю эти глаза мгновенно. И удивляюсь собственному воображению, дорисовавшему остальные черты почти безошибочно. То ли это природа вылепила этого парня по моим слепкам, то ли мои вкусы и ожидания были однажды заточены под него, но я искала его и нашла. Откуда мне это известно? Если отбросить всё разумное и рассудительное, а просто слушать, то каждый мой ген сейчас отчаянно вопит об одном: «Это ОН…».
Прямо передо мной, у стеклянной стены холла аэропорта – единственного выхода на парковку – человек, которого я ждала. Человек, который ждёт меня.
Его лицо… я просто стою, приоткрыв рот, и не могу пошевелиться. Кажется, это состояние величают шоком. Он и впрямь, должно быть, как две капли воды похож на свою мать. Женщину, не выдержавшую схватки с миром. А Лео в инвалидном кресле.
Я улыбаюсь, потому что сложно не улыбаться. И даже не пытаюсь сдерживаться – всё равно бесполезно. Но это первая наша встреча, поэтому во мне очнулась скромность, и я стою, глядя на него немного исподлобья, но то, что беснуется сейчас в моей груди, не скроешь и уже не назовёшь улыбкой – это откровенное предвкушение… счастья.
Он раскрывает свои руки так широко, как будто хочет обнять ими весь мир.
Я отпускаю ручку чемодана, роняю сиреневые босоножки.
Делаю шаг.
Ещё один.
Мои ноги не касаются земли, пока я лечу к нему. Мне не нужна опора, мне не нужны воспоминания, мне не нужны мечты, иллюзии и чужие истории.
Потому что в это мгновение у меня начинается своя.
У него крепкие руки, сильные. Удары его сердца мощные. Настолько, словно хотят пробить мою грудную клетку. А может, уже пробили – оно бьётся во мне.
Я боюсь открывать глаза.
Я боюсь открывать глаза и поэтому только глубоко вдыхаю. Он пахнет… утром.
– Ты такой…молодой. Сколько тебе? – шёпотом.
– Двадцать пять. А тебе? – тоже шёпотом.
– Двадцать шесть.
Он немного поворачивает голову, и я зажмуриваюсь сильнее – его губы едва ощутимо касаются кожи на моей шее. За ухом.
Мурааашки…
Он ничего не говорит, и не нужно – вместо слов его губы, они прижимаются с чувством – знакомятся. Пока только так. А остальное – сладкое и самое сладкое целиком в будущем, целиком впереди, и меня опрокидывает цунами, сбивает с ног.
Его пальцы вжимаются в мою спину… и ягодицы. Весь мой вес на его коленях, и я спохватываюсь – может быть, ему больно? Тяжело? Порываюсь встать, но он не отпускает – прижимает сильнее к себе. И я сдаюсь – мужчина… Всё равно мужчина.
– Это странно, видеть человека впервые и обнимать его вот так, как своего, – шёпотом признаюсь ему на ухо.
– Странно не это…
Боже, Господи Боже, какой же у него голос…
– А что? – даже не спрашиваю, а едва слышно выдыхаю.
– Это ощущение… чувство последнего пристанища.
Да, именно так. Именно это и именно этими словами – последнее пристанище. Понимание, что всё самое сложное позади, и ты сделал главное – нашёл давно потерянную часть себя. Где-то когда-то случился большой взрыв, красный гигант разнесло на миллиарды световых лет, разбив на одинокие частицы – души будущих людей. И с тех пор мы друг друга ищем, и если делаем это сердцем – почти всегда находим.
Моя душа больше не одинока:
