мои нервные окончания.
Я не в состоянии говорить. Немного вспотела.
Истощена.
— О нет, ты этого не сделаешь, — предостерегает Рим снизу, прокладывая себе путь вверх по моему телу, теребя прозрачные чашечки красного бюстгальтера. Он оттягивает одну вниз, что становится видно мой сосок, и опускает голову, чтобы пососать.
Рим скользит рукой мне за спину, его пальцы возятся с застежкой, пока бюстгальтер не расстегивается, а затем он стягивают его с моего тела. Бросает в кучу одежды на полу. Спускает мои трусики, пока я томлюсь на матрасе, раскинувшись и ожидая, что он будет делать дальше.
— Ты выглядишь как богиня, — шепчет Рим мне в шею, и я ему верю.
— Мне нравится твое тело. — Это мой вклад в разговор о сексе, мой мозг совершенно бесполезен для того, чтобы связывать разумные слова воедино.
Я чувствую его твердый член на своем бедре, на моей коже влажный след от предэякулята. Несмотря на то, что я только что испытала потрясающий оргазм, я хочу, чтобы он был внутри меня.
Там, где ему самое место.
Рим соглашается, а затем тянется через меня к прикроватной тумбочке, бесцеремонно выдвигает ящик и достает коробку презервативов — от этого зрелища я краснею, а мое тело уже пылает. Словно горит.
Я все еще возбуждена — может быть, даже больше, чем раньше, внезапно ставшая ненасытной.
— Боже, я так сильно хочу, чтобы ты меня трахнул. — Я извиваюсь на матрасе в простынях, потирая бедра друг о друга. Он так сильно меня возбуждает.
— Да, мэм.
Рим натягивает презерватив, и, наблюдая за ним, прикусив нижнюю губу, предвкушение течет по моим венам, как будто я впервые занимаюсь сексом.
Мышцы бицепсов Рима напрягаются, когда он располагается надо мной, и я кладу свои ладони на них, сжимая. Я дышу с трудом, когда Рим протягивает руку между нами, обхватывает свой член и вводит его в мое влажное, скользкое тепло.
Одно медленное прикосновение, а затем он вводит его на несколько дюймов.
— Господи Иисусе, ты такая чертовски тугая, — говорит Рим, издавая глубокий стон.
— Тебе это нравится? — спрашиваю я, закрывая глаза от ощущения того, как он медленно скользит во мне, дюйм за дюймом.
— Я никогда в жизни не чувствовал себя так хорошо, — вновь стонет Рим, на этот раз громче.
— Вау. Столько комплиментов. — Почему я дразню его?
— Теперь тебе хочется шутить?
— Ничего не могу с собой поделать. — Я смеюсь. — Не останавливайся. Продолжай.
— Ни за какие деньги я не покину эту оху*тельную киску.
Эти слова.
Этот мужчина.
Он выходит, затем толкается, вонзаясь… и выходит… уткнувшись носом в изгиб моей шеи, касаясь губами моего пульса. Мой рот, в свою очередь, приоткрыт.
— Бл*дь, Пейтон… — стонет Рим в мои волосы. — Охренеть!
Да, еще. Повтори мое имя.
Он произносит:
— Пейтон.
Старый добрый секс, лучший из существующих способов — он сверху, жестко вбивается в меня. Изголовье кровати начинает ударяться о стену, и я концентрируюсь на звуках и ощущениях, наряду с его стонами, которые переходят в мягкое, животное ворчание. Звуки нашего секса.
Пот на его лбу.
Влажность между моих ног.
Я все это чувствую и слышу.
И Рим был прав; он заставит меня кончить снова. Я чувствую, как оргазм нарастает… медленно, но уверенно, ощутимое сжатие в моем тазу посылает ударную волну по позвоночнику, и я выгибаю спину. Рим обхватывает губами сосок, посасывает, и это почти сводит меня с ума.
— Ты сведешь меня с ума. — Его голос вторит моим мыслям.
— Хорошо. — Это то, чего я хочу. — Я хочу, чтобы ты потерял контроль.
Рим ускоряет темп, толкаясь сильнее. Глубже. Хватает меня за задницу обеими руками и проникает так глубоко, как только может.
— Ухх, — стону я. Потому что ммм…
— Пейтон… — Он снова произносит мое имя, и я знаю, что никогда не забуду, как оно звучит на его губах.
— Рим, — шепчу я в ответ, поглаживая его лопатки, пока он покачивает своими стройными, спортивными бедрами.
Я так близко. Как и он сам. Я чувствую это по тому, как напрягается его тело, и лицо преображается в благоговении, когда он поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.
Мы встречаемся взглядами.
Бедра двигаются.
Тела потеют.
Это фантастическое ощущение, все, о чем я когда-либо мечтала.
— Бл*дь, — выдыхает Рим, напряженно и сексуально.
И точно так же, ракета наслаждения взлетает вверх по моему позвоночнику, ударяя меня с такой силой, что мои глаза закрываются, спина выгибается дугой, и все внутри меня словно горит, когда мной овладевает оргазм.
— Господи Иисусе. — Его бедра двигаются сильнее, его губы прижимаются к моим, и он безжалостно целует меня, пока не замирает и не стонет в мой рот.
Я чувствую, как он пульсирует во мне, его оргазм охватывает меня, его тяжелое дыхание поглощает меня.
Рим Блэкберн адски горячий, особенно когда кончает, а он кончает сильно.
Сделав глубокий вдох, он падает на меня сверху, а затем делает самую удивительную вещь. Приподнявшись на локтях, он обхватывает мое лицо ладонями и поглаживает щеки большими пальцами, а затем очень нежно покрывает мое лицо легкими поцелуями. Они неторопливы, дарят уверенность в том, что он здесь, в моих объятиях, исполняя все мои фантазии.
И это, скорее всего, будет моим концом, потому что никто другой не видел этого Рима, кроме меня.
Чувственный, милый и любящий. Пылкий.
Я вздыхаю, уткнувшись в матрас, мое сердце бьется со скоростью мили в минуту. Я не собираюсь этого говорить, но…
Мне кажется, я влюбляюсь в него.
ГЛАВА 24
РИМ
Мне в лицо ярко светит солнце, а на плече чувствую легкое постукивание. Я крепко сжимаю подушку, ощущая под собой шелковые простыни, которые задевают мой утренний стояк.
— Привет. Есть тут кто-нибудь?
Пейтон.
Черт возьми, Пейтон.
Мои мысли возвращаются ко вчерашнему вечеру.
Пейтон в моей постели, Пейтон в душе, Пейтон на кухонном столе.
Её запах.
Вкус.
То, как она обволакивает меня, словно перчатка.
Я могу сказать только одно. Она потрясла мой гребаный мир прошлой ночью, и я имею в виду не только секс, но и то, как я ей открылся.
Рядом с ней я становлюсь другим, более уязвимым, лучше понимаю свои чувства.
Не такой мудак.
И хотя мне неприятно это признавать, учитывая то, с чего мы начали, Пейтон делает меня счастливым.
Застонав, перекатываюсь на бок и заключаю её в объятия, каштановые волосы резко контрастируют с моим ярко-белым постельным бельем. Она смеется, когда я сплетаю наши конечности и прижимаю к матрасу.
— Это неподходящий
