Я захлопнул дверцу.
– Вполне возможно, – сказал я, ни к кому не обращаясь, – быть сытым по горло собственным дерьмом.
Я переоделся в пижаму и халат, плюхнулся на диван с пакетом сырного попкорна и принялся переключать каналы. Я уже начал отчаиваться в поисках приличного фильма, когда остановился на «Вечном сиянии чистого разума». Фильме о парне, у которого из памяти стерлась его бывшая девушка.
– Везучий ублюдок, – пробормотал я и нажал кнопку воспроизведения.
Если бы я мог, я бы стер Ривера Уитмора из своих мыслей, начиная с самой первой секунды, когда я его увидел.
Тогда в твоей жизни останется еще меньше хорошего, чем сейчас.
Через несколько минут раздался стук в дверь. Я открыл и увидел Беатрис. На ней были брюки, жакет поверх блузки в цветочек, а на руке висела сумочка.
– Мистер Холден, я на день уезжаю домой, но сначала хотела узнать, не нужно ли вам чего-нибудь.
– Я в порядке, спасибо.
– Вы так и не пришли сегодня на ужин.
– Я никогда не прихожу на ужин.
Она нахмурилась.
– Мистер и миссис Пэриш спрашивают о вас каждый день.
– Серьезно? Не верю.
Беатрис погрозила пальцем.
– Я никогда не лгу. Это губительно для души. А еще они сказали, что вы не позволили им в прошлом месяце отпраздновать ваш день рождения.
– У меня не было дня рождения в прошлом месяце.
Она поджала губы.
– Вообще-то был, независимо от того, что написано в календаре. Вы ведь здесь, верно?
– Технически.
Ее выражениие лица смягчилось, а улыбка была похожа на ту, которую я представлял себе у матерей, пытающихся утешить расстроенного ребенка. Она бросила через мое плечо взгляд на телевизор.
– У этой девушки очень рыжие волосы.
Я открыл дверь и отступил в сторону, пропуская Беатрис, так как было ясно, что она от меня не отстанет. И, может быть, мне этого и не хотелось.
– Это Кейт Уинслет, – пояснил я. – Ее волосы рыжие, чтобы мы понимали, когда она в отношениях с Джимом Керри.
Беатрис нахмурилась, ее больше интересовал пакет с сырным попкорном на диване. Она взяла его двумя пальцами.
– Что это?
– Попкорн?
Она понюхала пакет и поморщилась.
– Нет, нет, нет. Isso é um lixo. Это гадость. Я приготовлю получше. – Она положила сумочку на диван и направилась к двери. – В главном доме есть все необходимое. Сейчас вернусь.
Не успел я осознать этот странный поворот событий, как Беатрис вернулась с полными руками ингредиентов и пронеслась мимо меня в мою маленькую кухню.
– Я приготовлю вам пипоку, – сказала она, выкладывая коричневый сахар, мед, масло и банку дульсе де лече[31]. Это намного лучше.
Они с мисс Уоткинс решили искупать меня в материнской нежности.
И, как лох, я купился на это. Жаждал этого.
Беатрис напевала, помешивая ингредиенты в кастрюле, и вскоре мое маленькое гнездышко наполнилось ароматом топленого меда, сахара и звуком взрывающихся зерен кукурузы.
Когда она закончила, то вышла с кучей салфеток и миской воздушного белого попкорна, политого густым коричневым сиропом. Она нахмурилась, глядя в телевизор.
– Теперь у нее голубые волосы.
Я тихо рассмеялся, когда Беатрис со вздохом устроилась на диване рядом со мной. Она протянула мне миску.
– Попробуйте. Вот это не гадость.
Я взял липкую пригоршню пипоки и запихнул ее в рот, а Беатрис внимательно наблюдала за мной.
– Вкусно, да?
Я подавил стон, когда на языке растаяло сладко-соленое чудо.
– Э, да. Неплохо. Сносно.
Она фыркнула и шлепнула меня по руке.
– Неплохо. Fica quieto. Это вкусно.
– Просто превосходно. Спасибо, Беатрис.
Спасибо, что пришли.
Она удовлетворенно кивнула и устроилась на диване, взяв пригоршню и себе.
– Можно посмотрю с вами фильм? О грустном парне и девушке с радужными волосами?
– Да, – ответил я, горло перехватило. – Буду рад.
Мы смотрели фильм в непринужденной атмосфере, пока персонажи, которые стерли друг друга из памяти, неизбежно снова оказывались вместе. Им суждено быть вместе, как бы они ни старались этого избежать.
Ближе к концу, когда Джим и Кейт дурачились на заснеженном пляже, Беатрис тяжело вздохнула.
– Беатрис, вы романтик?
– Думаю, нет. Вы здесь часто бываете один, мистер Холден.
Моя улыбка погасла.
– Да. Но, Беатрис… Просто Холден, хорошо?
Она улыбнулось, материнская нежность в ее взгляде засияла еще ярче.
– Разве у тебя никого нет, Холден? Подружка?
– Никаких подружек. Мне нравятся мальчики.
Беатрис задумалась. Я ждал, затаив дыхание, чтобы увидеть, как на нее подействуют мои слова. Лишит ли она меня своего тепла и заботы и снова оставит одного в темноте.
– Ну хорошо. А где твой молодой человек?
Я выдохнул с облегчением. Господи, сколько раз я представлял, как моя собственная мать говорит эти простые слова? Полные понимания… Я проглотил подступившие к горлу слезы, потревожившие внутри моего сердца зияющую черную дыру.
– У меня его нет.
Она усмехнулась и нежно потрепала меня за подбородок.
– Ты учишься в школе слепых? Как можно смотреть на это лицо и не влюбиться?
– Я не облегчаю им задачу.
– Не думаю, что это правда, – сказала она. – É fácil amar você, meu doce menino. Mas você tem que se deixar ser amado.
Она снова перевела взгляд на телевизор, а я уставился на нее, пока ее слова добирались до самых темных уголков моей души, которые годами не видели света. Застаревшая боль нашептывала, что Беатрис мысленно надо мной смеялась или что ей платили только за то, чтобы она была ко мне добра. Я игнорировал эти мысли, как мог, и медленно, осторожно положил голову ей на плечо. И она мне позволила.
Она наклонила голову, положила мне ее на макушку, и мы вместе досмотрели остаток фильма в полной тишине. Голосам в моей голове на этот раз нечего было сказать, а холод в течение драгоценных мгновений не мог до меня добраться. Я заснул, купаясь в тепле, а слова Беатрис продолжали убаюкивать нежным шепотом.
