на плоский экран, на котором мелькали картинки с другого конца света, и вдруг в его мозгу возникло объяснение невозможного.
— Три тысячи лет назад сатана точно так же обвел вокруг пальца еврейский народ, показав в облаках похороны Моисея. Евреи не выдержали испытания и создали золотого тельца. Сегодня нас испытывают во второй раз.
Но где же Ребе? Неужели в гробу? Конечно, нет! Ребе тайно уехал на Святую землю и там, подобно ребе Шимону бар Йохаю, скрывается в пещере, дожидаясь благоприятного момента, когда он раскроется, как Мессия. Да, как Мессия! И нас, его верных учеников, не собьет с толку маскарадное представление! О, как ловко изображают скорбь бородатые хасиды, сколь натурально падают в мнимый обморок их жены. И все для того, чтобы обмануть сатану, показать, будто его ложь проглочена.
Праведник громко расхохотался и, не обращая внимания на сочувствующие взгляды соседей, с победоносным видом покинул комнату.
Его жизнь не изменилась ни на йоту, все в ней продолжало идти заведенным чередом по установленному порядку. Изменились только письма, теперь Праведник не жалел бумаги и каждый четверг вечером, уединяясь в своей комнате, долго и подробно описывал все произошедшее с ним за неделю, задавал десятки вопросов и просил подробнейших инструкций. Письмо факсом улетало на другой конец света, и секретарь Ребе утром отвозил его вместе с десятками других посланий к могиле.
— К могиле! Ха-ха! — презрительно усмехался Праведник. Им, адептам истинного знания, было ясно, что могилой называлось место сбора информации; мешки с записками перед субботой изымались с кладбища и по тайным каналам уходили в пещеру к Ребе.
А ответ… Да, ответ теперь не приходил в столь простой и открытой форме, как до мнимой смерти. Зато Ребе теперь не оставлял Праведника ни на минуту. Через день после отправки письма он вдруг получал четкое понимание о том, как нужно поступать. Стоило лишь закрыть глаза, представить лицо Ребе с его осторожной улыбкой, а затем воспроизвести в голове вопрос, как ответ сам собой возникал перед мысленным взором, четкий и конкретный, не оставляющий сомнений ответ.
Как-то раз Праведник столкнулся на улице со старым приятелем. Много лет назад, а лет действительно прошло немало, они вместе сидели на уроках у американского раввина, а после, возвращаясь домой, обсуждали услышанное. Мнения почти всегда не совпадали, но они, хотя и честили друг друга обормотами, не придавали разногласиям большого значения.
Вокруг стоял серый Петербург, мглистое небо с рваными тучами давило и принижало, а обормоты, позабыв о времени и не чувствуя холода, спорили и спорили, по три раза провожая один другого до входной двери. Удивительный мир веры лишь начинал приоткрывать перед ними скрытые чудеса, и ученикам казалось, будто главные тайны, полные непостижимой прелести и неги, ждут впереди.
Праведник с трудом узнал в человеке с небрежно заброшенной за спину короткоствольной автоматической винтовкой обормота Зеэва. Они обнялись, шумно хлопая друг друга по лопаткам, быстро перекинулись шпажными вопросами, которыми люди, бывшие когда-то достаточно близкими, бесцеремонно обмениваются при встрече, а потом Зеэв предложил:
— Приезжай к нам на субботу. Место у меня много, двухэтажный домина, посидим, покалякаем не спеша.
— А где ты живешь?
— Тапуах, деревенька такая в центре Самарии. Если на автобусе, сорок минут от Иерусалима. А на машине можно и за полчаса успеть.
— Хорошо, обязательно приедем. С женой только уточню, как и что.
— О! — Зеэв поднял вверх указательный палец. — С женой он уточнит! Это Софья с тобой уточнит, как и что. Ты думаешь, я забыл взгляд испуганного зайца перед парадной твоего дома?
— Испуганного зайца?! — поразился Праведник. — Ты меня ни с кем не путаешь?
— Конечно, путаю, — тут же согласился Зеэв. — Вас там целое стадо ходило, как не спутать.
Они рассмеялись, обменялись телефонами, пообещали обязательно созвониться и разбежались по своим делам. Праведник подивился, что Зеэв помнит имя Софьи. Сам он, как ни пытался припомнить жену товарища, не мог представить даже общий облик.
— Тапуах? — изумленно подняла брови Софья. — Это же поселение в гуще арабских деревень! Я туда поеду только на танке.
— Пассажирские танки пока не курсируют, — отшутился Праведник, с горечью понимая, что вопрос решен. — Но люди там живут, каждый день на работу ездят. А нам только туда и обратно!
Софья молча отвернулась.
— Ведь мы столько лет не виделись! — в отчаянии воскликнул Праведник. — Неужели…
— Ну так и поезжай себе, — с неожиданной мягкостью произнесла Софья. — Зачем семью тащить? Посидите в субботу за столом, выпьете, поговорите.
— А как же вы тут без меня?
— Да уж как-нибудь. Справимся, не переживай. Поезжай, поезжай, — добавила она завершающим разговор тоном.
Зеэв, которому Праведник позвонил через неделю, обрадованно предложил приехать днем раньше, чтобы получились два вечера для общения.
— Я тебя встречу на остановке. У нас тут вечерами туманы, почти как в Питере. Там с Невы наползало, а тут из ущелий несет, точно установка какая-то работает.
Праведник чуть помедлил с ответом, ведь в четверг вечером он обычно писал письмо Ребе. Но ради такого случая… впрочем, письмо можно написать и в Тапуахе.
— А факс у тебя есть? — спросил он. — Мне письмо нужно будет отправить.
— Есть, конечно, — удивился Зеэв. — У кого сегодня нет факса? Отправляй себе, что угодно и куда заблагорассудится.
И Праведник поехал. Туман действительно выползал из ущелий меж невысоких холмов, гордо именуемых Зеэвом горами, с такой силой, будто неизвестный противник устанавливал дымовую завесу. Красные черепичные крыши домов Тапуаха рдели под лучами заходящего солнца, а клубы тумана лежали на живых изгородях, точно хлопья снега, непонятно откуда взявшегося в Средиземноморье.
Оказавшись в отведенной ему комнате, Праведник первым делом аккуратно повесил в шкаф на плечики субботний костюм, достал подарки, расставил на столе шесть фотографий Ребе. У него в доме каждую комнату украшало восемнадцать портретов, ведь число восемнадцать символизирует жизнь, а Ребе, как известно, не умер. Но тащить в чужой дом такое количество Праведник не решился и ограничился только шестью фотографиями.
Лилю, жену Зеэва, маленькую смуглую женщину со вздернутым носиком и быстрым, оценивающе-острым взглядом блестящих глазок, он абсолютно не узнал. Она ему сразу не понравилась, но Праведник очень старался ничем не выказать возникшую антипатию.
Стол накрыли на балконе. Туман уже схлынул, сумерки заполнили ущелье перед домом, и там, в лиловой глубине, заливисто перебрехивались невидимые собаки. Разговор пошел, Лиля не вмешивалась, а только подносила блюда и меняла тарелки. После третьей рюмки Праведник пожалел о непонятно откуда взявшейся антипатии и, словно пытаясь искупить вину, ввернул несколько комплиментов, похвалив, возможно высокопарно и неуклюже, Лилину
