была и его.
Скорее уж Торнтон приложил руку к достоверности куба… Или кто-то вроде него. Психов в Пантеоне хватало.
В любом случае волноваться мне не о чем. Так ведь?
Когда Элли увидела, как я под ручку с господином Шульте выплыла откуда-то из темноты, она обомлела.
– Кара, он же не… – прошептала девушка, когда Йен, посмеиваясь, удалился.
– Разумеется, нет. Мы говорили о работе.
– А Лана что от тебя хотела?
– Она знает про арбоперсики. – Элли испуганно на меня посмотрела. – Не беспокойся, я все решила. Пойдем-ка лучше поплаваем. Только сначала надо Шона предупредить.
В общем, остаток вечера мы с Элли провели, отмокая в целебных розовых водах под звездным небом. Надо сказать, они и впрямь были волшебными. Мой организм восстановился, головная боль прошла, вот только гнетущее настроение никуда не исчезло. Поэтому утром, когда мы с Шоном покидали особняк господина Штольцберга, я испытывала облегчение.
Элли по очереди нас обняла, Шон пожал руку приятелю, и тот, широко улыбаясь, вручил мне корзинку арбоперсиков и ту самую картину. Шон заметно напрягся, его лицо превратилось в маску.
– Какая щедрость, Фредерик. Пришлю тебе бутылочку вина от нас с Кариной, – бесцветно процедил он и, развернувшись, быстрым размашистым шагом направился к карлету.
Я последовала за ним. Краем глаза заметила Лану. Она стояла в нескольких метрах от своего кроваво-красного карлета в роскошном белоснежном платье и соломенной шляпке, заложив руки за голову, в окружении охраны господина Штольцберга.
– Одна… – Темноволосый мужчина аккуратно коснулся девичьей шеи, и от длинной тени, что лежала на земле, отделилась ее копия и приняла стоячее положение. – Вторая… – Рядом с первой нарисовалась другая.
– Это точно вторая? Мне показалось, я видел и третью. Надо перепроверить.
– Нет, точно вторая. Но тоже очень краси-и-ивая… Можете выпускать третью, госпожа Мартинез.
Лана ухмылялась, флиртовала тенями и взглядом с мужчинами, половина из которых выглядела невероятно довольной, хотя они то и дело сбивались со счета. Но, заметив нас, Лана тут же оторвалась от своего занятия. Ее улыбка из снисходительной сделалась кровожадной, а голубые глаза, устремленные на меня, наполнились угрожающим блеском.
– Третья! Четвертая! Пятая!.. Госпожа Мартинез, пожалуйста, не так быстро!
– Пятая или шестая?
– Вроде пятая…
– По-моему, шестая…
– Сколько их всего? – тихо спросила я Шона, глядя на то, как ее жуткие копии прохаживались, плясали вокруг охраны, то уменьшаясь, то увеличиваясь, переплетаясь друг с другом и разъединяясь.
– Семь. До понедельника, Лана! – мрачно бросил он, проходя мимо нее.
– Пятая, пятая! Нет, шестая…
– До свидания, Лана, – попрощалась я.
Она кивнула, продолжая буравить меня хищным взглядом, который ничего хорошего не обещал. По коже поползли мурашки, а настроение, и без того неважное, сделалось еще хуже. Только оказавшись в салоне карлета и плотно захлопнув дверь, я почувствовала себя защищенной.
Мотор зарычал. Откуда-то с улицы послышались мужские крики «госпожа Мартинез, госпожа Мартинез!», но мне было не до них.
Я стала пристегивать ремни безопасности, обернулась и увидела одну из теней Ланы. Она уютно устроилась на заднем сиденье нашего карлета между запечатанной картиной и корзинкой с фруктами!
– Твою… – выпалила я, от неожиданности подпрыгнув на месте, и больно ударилась головой о купол.
Послышался шелест, отдаленно напоминающий смех.
– Наслаждаешься свободой, Лана? – сухо произнес Шон, поймав ее отражение в зеркале. Она кивнула. – Понимаю. Но тебя уже ждут.
Тень пожала плечами и растворилась, а синий карлет наконец взмыл в небеса. Какое-то время мы летели молча. Я размышляла о том, почему Лана устроила это представление. Наверное, таким образом она не только хотела намекнуть, что будет и дальше за нами шпионить, но и пыталась скрыть факт отсутствия одного из ее сумеречных клонов от охраны.
Шон хмурился, с силой сжимал руль и тоже думал о чем-то своем.
Когда особняк господина Штольцберга остался позади, он включил автопилот и полез за картиной. Грубо разорвал бумагу – и оттуда вырвалась белая масляная рука и схватила воздух в сантиметре от его рубашки.
Шон поморщился.
– Какая прелесть! – Прозвучало почище отъявленного ругательства.
– «Жертва любви», – тихо сказала я, настороженно наблюдая за ним. – Не смогла найти предлог для отказа.
Он вскинул брови.
– Конечно, – и перевернул полотно.
С обратной стороны была сделала надпись в виде какого-то слова и нескольких цифр. Я успела разобрать только первые буквы «Али… «, после которых шло то ли 17. 5, то ли 12.3, прежде чем Шон с раздражением отшвырнул картину на заднее сиденье.
– Прокатимся немного.
Карлет пошел на снижение. А пару минут спустя мы уже неслись по широкой неровной дороге, причем Шон то и дело увеличивал скорость. Я откинулась на спинку сиденья и незаметно за ним наблюдала. Внешне он был невозмутим, но я на каком-то животном уровне ощущала, что изнутри его бомбило.
Наконец мы выехали на какой-то пустырь, и Шон резко затормозил. Хлопнул передней дверью, грубо схватил картину и потащил ее куда-то. Уж явно не в рамочку вставлять. Я как ошпаренная вылетела следом.
– Шон, что ты задумал?! – прокричала, пытаясь его догнать.
Оставив мой вопрос без ответа, он резко остановился, бросил полотно на землю и материализовал себе лопату.
– Шон! Так нельзя! – выпалила я, перехватив его за руку.
– Этой мерзости у меня в доме не будет! – рявкнул он так, что я испуганно вздрогнула и, глядя на меня в упор, добавил: – И у тебя тоже. Пока мы вместе.
Его голубые глаза были полны бешенства. Я отшатнулась. Хотя уйти и не смогла.
– Шон, но ведь это предмет искусства… Ты же сам творец!
– Именно поэтому я ее не сожгу.
Он с силой выдернул руку из моих пальцев и начал копать.
Я растерла ладонями лицо, запустила пальцы в волосы. Это какой-то дурной сон…
Предприняла еще несколько попыток его остановить, но все без толку.
И чего Шон так взбесился? Неужели приревновал меня к господину Штольцбергу? Маловероятно. А что, если все дело в слухах, которые распустили Элли с Ланой, а остальные подхватили? Только ленивый в особняке не прохаживался на его счет. Наверное, много кто и в лицо подкалывал, как госпожа Мартинез, но он терпел и старался казаться невозмутимым. А тут еще одна насмешка – «Жертва любви», к тому же от начальника, и его нервы сдали.
Солнце припекало, по лицу Шона, сосредоточенному и хмурому, текли струйки пота, а он все копал и копал… Я посмотрела в небо. Вспомнила выходки Ланы, добровольно превратившего себя в зверя Берда, Ирену с ее ангельской внешностью и кровожадной натурой, Механического человека, зацикленную на собственной смерти Дориан…
«В окружении Шона одни психи. Да и я ничем не лучше. С кем поведешься», – со злостью подумала я и, материализовав себе лопату, принялась копать вместе с Шоном.
– Паршивый уикенд.
Шон с удивлением на меня посмотрел, но ничего не сказал. Я тоже молчала, до конца не веря в то, что совершаю настолько кощунственный акт.
Когда мы закончили, Шон выглядел усталым, но не взбешенным. Физические упражнения на свежем воздухе успокаивают. Я отряхнула одежду и вернулась в карлет, Шон недолго постоял над холмиком и присоединился ко мне. Дальше ехали молча.
Внезапно поймала себя на мысли, что местность мне кажется знакомой. Сердце ускорило бег.
– Шон, сверни налево! – выпалила я, широко распахнутыми глазами изучая зеленые холмы.
Мой кавалер прищурился.
– Что там?
– Не знаю. Просто хочу посмотреть.
– Что от тебя хотели Фредерик с Йеном? – сухо спросил он, сворачивая.
– Прототип.
– А ты что?
– А я согласилась, – отозвалась, с замиранием сердца всматриваясь в пространство перед собой.
Да, я убедила себя в том, что события в кубе были не более чем симуляцией. Но сейчас при взгляде на пугающе знакомый пейзаж меня снова одолели сомнения. Что, если все происходило на самом деле? Причем не в какой-то другой стране, в параллельном мире или в вымышленном месте, а в окрестностях Либрума! Вчера днем!
– Останови здесь! – прокричала я и, когда Шон приглушил мотор, пулей выскочила из салона.
Уверенным размашистым шагом направилась вниз по склону.
«Бум-бум-бум!», – колотилось сердце, а я все шла и шла.
Где-то здесь закрылся мой первый тоннель… Вот тут я споткнулась и упала… Если это не плод моего воображения, то там внизу дом, а за ним – пропасть, в которой я
