— Это когда все со всеми договорились, все подтверждено, авансы, знаешь, проплачены, а кандидат просто не выходит на работу… Понимаешь? В фирму клиента. Просто не выходит и все. Он в ауте. Это наш самый страшный кошмар.
Хохлов смотрел на нее сейчас, как смотрят хорошие дикторы из телевизора на зрителей, а она, вытянув руку вверх, держала его за голову, зная, что не отпустит, пока что-то сегодня не случится.
— У нас было дело… Кандидат… это была она… отличный менеджер. Должна лететь в Европу, в головной офис. У нее на руках билет на самолет. У подъезда стоит наша машина — везти ее в аэропорт. Понимаешь, да, что произошло?
Хохлов осторожно кивнул под ее рукой:
— Съела билет, да?.. Просто не вышла из квартиры?
Она тоже кивнула в ответ, чувствуя, что так недолго уронить голову. Не его — свою.
— Типа того.
— Забаррикадировалась?
— Типа того…
— Она была твоим клиентом?
— Кандидатом. Но не моим. Не моей…
— И тебя послали к ней?
Голову Хохлова стало держать легче, его голова прекратила сопротивляться. Если приглядеться к его голове — стала немного ближе и ниже.
— Ну, я не СОБР, вообще-то… чтобы железные двери там ломать. И не федеральный розыск. Мне, вообще, самой…
Вот он кошмар! Слезы подкатили… Стой, подруга! Нажралась, дура, расслабилась.
Как-то она легко взлетела над полом и оказалась на бортике стола…
Губы у него не бледные, а оказались такими сухими. Очень сухими и очень мягкими. Странно, такие легкие губы у такого… Кого? И такая легкая рука. Она уже висела в воздухе, парила-плыла на спине над бильярдным столом, едва не касаясь затылком поверхности. Вот он, кошмар! Точный удар кием — и ее голова покатится и упадет в лузу. "Чужой"… нет, это "чужая" в дальнюю. Хорошо бы, в самую-самую дальнюю!
— Нет!
Первое "нет" за сегодня.
— Что с тобой? — Участливый, теплый шепот.
— Подними меня, пожалуйста.
Голова немного кружилась. Пол, появившись под ногами, покачивался. Хохлов и кий стояли перед ней неподвижно.
Справиться со своими губами, с языком — и сказать очень четко, с правильной дикцией:
— Это предложение я сегодня принять не могу. Извини.
Он кивнул. Все нормально. Ничего еще не происходит.
Она вспомнила.
Теперь черт с ней, с дикцией:
— Ты это… ты меня перебил. Я что хотела сказать… Знаешь, в конце концов она имела право. Такое последнее право. Ведь это мы с клиентом наехали на нее с предложением… Давили на психику. А ей просто хотелось… ну, не знаю чего.
Она посмотрела ему в глаза. Он понимал.
— У нее было это последнее право… Знаешь? Съесть билет. У каждого есть. Ты понимаешь, о чем я?
Можно было не спрашивать.
— Она, кстати, потом прислала деньги. За билет. И за это… типа, бензин… Вот такая, понимаешь…
— Я так и думал, — сказал он, соглашаясь с ней чисто по-джентльменски.
Придерживаясь за борт, она отвернулась и увидела на столике свой бокал. Почти пустой. Последний глоток.
Она оттолкнулась от борта, пошла к столику. Все нормально. Последний глоток. Так сухо во рту. После таких сухих губ.
Она потянулась к бокалу — и тогда раздался выстрел. Она отдернула руку, так и не дотянувшись.
Эсэмеска! Как бомба.
Вот он! Он как будто все видел! Он и здесь камеру поставил. Где-то здесь… Дожидался подходящего момента.
Сумка-айфон-сообщение.
ПРИВЕТ, РЕПЕЙ! ШКОЛА. НА СТАРОМ МЕСТЕ. 23-23-23.
Она прочла и повторила.
У него все в эсемеске с точками. Пунктуален.
Он первый раз назвал ее "Репьем". Это — плохой признак. Очень плохой.
— Нет. — Это не ему, а Хохлову, на какой-то вопрос.
Хохлов что-то спросил еще. Она что-то ответила.
Что это — 23-23-23?.. Ну да! Дата и время. Двадцать третье — это когда? Завтра!.. А какого числа у них был выпускной? Ну да! Чего проще! Наверно, двадцать третьего июня и был. Ленка сказала, годовщина. Пятнадцать лет.
Она глянула на часы. У нее ровно двадцать четыре часа. Он дал ей ровно двадцать четыре часа.
— Нет. — Это опять Хохлову, а не ему.
Ему она уже не может отказать.
В голове шумело, а хмель быстро улетучивался вон из мозгов и из всего тела, точно зашумела-загудела волшебная кухонная вытяжка.
О чем речь?.. Кажется, Хохлов предложил ей проводить ее домой… До дома. Он сказал именно так — "до дома"?
Можно представить, что там сейчас, у дома. Если выставленная боссом охрана примет Хохлова за ее маньяка…
— Извини. Ничего смешного.
Правильно проститься. Да-да, в щечку. Все нормально. Увидимся. Я позвоню. Нет, не надо. Нет. Я сегодня на метро. Все, пока. Извини. Все было чудесно.
Метро. Эскалатор. Вагон. Одна пересадка.
Стоп! Так не пойдет. Нужно все по-другому.
Через две станции она вышла из вагона и перешла на противоположную платформу. Никто — никакой подозрительный тип — не повторил ее маневра. Она убедилась, что наружки нет. Кого ей сейчас больше бояться? И вообще, что она делает?.. Правильно: не допускает на встречу с ним людей из "штази". Он умнее этих всяких мелких "штази". Если он увидит, что за ней тянутся эсбешники босса, ей точно конец.
А у нее что? Правильно: переговоры. Момент истины. Второй после "обезьянника". Ты хотела устроить маньяка работать в школу тихим гардеробщиком. Вот он — шанс. У тебя проколов не было. Верно? Даже в "обезьяннике"…
По плану только один звонок боссу.
Она поднялась в город. Цель — старый гостиничный комплекс на задворках Проспекта Мира. Сегодня ее не должно быть дома.
Оставалась еще одна неиспользованная симка.
— Петер.
— Это ты?.. Ты где?
— Все нормально. Мне срочно нужна информация по Вилинбахову. Очень срочно, Петер.
— Сейчас уже ночь, посчитай…
— Завтра до обеда. Самое
