Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
И я начал рассказывать. Пошел издалека. С детства. Как мы жили вдвоем с матерью, как нам всегда денег не хватало, как я завидовал другим мальчишкам из полноценных и хотя бы потому более обеспеченных семей. Я не мог себе позволить то, что позволяли они, моя мать не могла себе позволить одеть меня, как одевали их, и самой одеться прилично. И, должно быть, как следствие этого, во мне жило постоянное желание отличиться, выделиться, перешагнуть тот барьер, что стоял передо мной и моей матерью. Чем я мог выделиться? Спортом занимался и учился лучше. Мечтал о времени, когда вырасту. Когда смогу стать самостоятельным.
Я рассказывал, как поступил в институт и услышал от однокурсника о наборе в школу крупье во вновь открываемое казино. А я уже на первом курсе считался хорошим преферансистом из-за природной памяти. Сообразил, что казино работают по ночам. Неплохой приработок для студента. Лучше, чем быть сторожем или грузчиком, как большинство. Да и веселее. Кроме того, платят несравненно больше. И пошел. А оказалось, что у меня к картам просто талант, как у музыканта или шахматиста.
И началось.
Я шепотом рассказывал даже не для нее, а для себя. Рассказывал все, вплоть до пресловутого вечера в доме Рамазана. Вплоть до того, как мой институтский однокашник сделал мне на домашнем компьютере характеристику с работы и трудовую книжку всего с одной записью. А потом начал скрипеть зубами, заново переживая унижение и желание рассчитаться с врагами.
— Я рассчитаюсь, будь уверена. Я не позволю так с собой обращаться… — закончил я.
— И ты станешь таким же, как они? — вдруг спросила она. — Неужели ты хочешь быть на них похожим?
Вот, девичья логика…
Хотя это и не девичья логика. Большинство девчонок, с которыми я имел раньше дело, обязательно обратили бы внимание на сумму выигрыша. Двести тысяч баксов бьют некоторым по голове, как артиллерийский снаряд. Ирина же совсем на сумму не отреагировала, словно для нее это был пустяк какой-то. Или просто не привыкла чужие деньги считать. Это хорошо.
— Почему — как они? Я же не собираюсь стать бандитом. Я просто хочу себя защитить.
Она долго не думала.
— Понимаешь, человечество давно знает принцип Дракона. Человек, убивший Дракона, сам становится Драконом. Я за четыре месяца, что в этом вот госпитале работаю, на разных солдат насмотрелась. И на срочников, и на контрактников. В солдатских вагонах только молодые работают, как я. Кто постарше и поопытнее, те в офицерских. Вот про офицеров говорить не могу, а про солдат — скажу. Это уже независимо от того, срочник солдатик или контрактник — он с войны Драконом возвращается. Он убивать учится, и что-то внутри у него ломается. Не может он потом жить, как другие. Он добрым быть не может. В нем появляется уверенность в праве убивать. А это очень страшно. И уж совсем страшными становятся те, кто добровольно на войну пошел. Из-за денег или просто от любви к войне.
— Но это же всегда было… Во все века, сколько существует человечество… — возразил я наивной девичьей философии.
— Наверное, — кивнула она. — Потому мир так медленно развивается, потому всякие катаклизмы и происходят. Есть еще один важный принцип — что вверху, то и внизу. Вся Вселенная — это единая система. И человек — частица ее. Каждый человек. И любое убийство для Вселенной является примерно тем же, что для человека выдранный клок волос или отрубленный палец. Нарушается взаимодействие. Система перестает функционировать правильно. А потом мы удивляемся — откуда берутся землетрясения и цунами. А это все звенья одной цепи.
— Ну, ты меня удивила… — признался я с улыбкой.
Я и в самом деле удивился. Никак не ожидал услышать от простенькой с виду медсестры такую замысловатую и в то же время простую философскую проповедь. Наивную, но убедительную. Хотя чему тут удивляться? Начиталась книг. Их сейчас много выходит. Но верит в то, что говорит. Это уже хорошо.
— Не согласиться с тобой, в идеале, глупо, — я опять улыбнулся и сам почувствовал, что сделал это слегка высокомерно. Как старший, втолковывающий младшему прописные истины. — Но жизнь-то наша не из идеалов составлена. Церковные истины типа: тебя ударили по одной щеке, подставь вторую — хороши только в теории. В жизни все иначе. Неужели ты считаешь, что было бы лучше, если бы меня убили, а я не попытался сопротивляться?
— Нет, — она сама испугалась такого вывода. — Но я не про это говорю. Я говорю, что ты не должен действовать такими же методами, как они. Ты сам не должен Драконом становиться.
— А какими еще методами я могу себя защитить?
— Обратись в полицию.
— Ну, не дитя ли… — я сказал то, что думал. Она покраснела. Должно быть, слышала это уже не раз. — Полиция сама по своей сути преступна. Начиная с самого низшего звена — с вытрезвителя. Каждого человека, проработавшего там месяц, уже можно упекать в «зону» на многие-многие годы. Это уже конченый подлец и вор. И все это узаконено. Все это составная часть полиции. Как можно вообще обращаться в преступную организацию с просьбой защитить от других преступников? Менты «стрелки» не устраивают.
— Я не знаю. Я в вытрезвителе не была, — сказала она, понимая, что переспорить меня трудно. Невозможно переспорить, потому что я сужу о ситуации с мужской точки зрения, а она… Может быть, даже не с девичьей, а с какой-то очень высокой, недоступной для применения на обыденной земле в обыденной нашей действительности.
Хотя мне и приятно было слышать, как она пытается меня убедить, приятно, что еще есть люди, которые думают так, как она. Если по большому счету судить, я не могу возразить ей именно потому, что понимаю ее правоту. Но понять — не значит принять. И все, что я говорю, является не чем иным, как оправданием. А кто оправдывается? Тот, кто виноват. Так?
Но я все же оправдывался.
— Пойдем дальше. В отношении полиции. Здесь я могу с твоей теорией согласиться. Убивший Дракона сам становится Драконом. Это с полицией и произошло. Они посчитали себя вправе судить, казнить и миловать. И в итоге сами стали преступниками.
Ворами, взяточниками, убийцами в конце концов. Не все, но многие. И тень ложится на всю их систему. Так?
— Не знаю…
Вот я и переспорил ее. Хоть в чем-то. На жизненном примере. И не просто переспорил, а даже ввел в растерянность.
Переспорил, но не оказался правым, потому что сам себя в правоте не убедил. И почувствовал это. Почувствовала, похоже, и она. Встала, собираясь уходить. Не находит, вижу, что ответить мне. Не соглашается, но не знает, как свою правоту доказать.
— Я пойду девчонкам помогу. А все-таки ты подумай… Не стань сам Драконом. У тебя глаза не такие. Ты же не зарабатывать на войну поехал. Не стань…
Она просто попросила.
— Я постараюсь, — ответил я привычно уклончиво…
19
В госпитале МВД, куда меня почему-то отправили, хотя, кажется, раньше шел разговор о гарнизонном госпитале, разговаривать о ментах и преступниках в погонах было, естественно, не с кем, да это было и слегка рискованно — могут не так понять. А лежачему человеку трудно доказать свою правоту тому, кто сильно на тебя разозлится и обладает при этом недостаточным интеллектом, чтобы понять, что лежачего раненого сильно обижать не стоит. Уж слишком много здесь «отдыхало» ментов. В основном менты в этом госпитале и лечились. С Северного Кавказа только те, кто с нашим поездом прибыл. Внутривойсковики и омоновцы. И с десяток армейцев. А остальные — простые сотрудники областной полиции. Один мне сразу «понравился». За час он трижды рассказал соседу о том, как его во время разгона несанкционированного митинга укусила за палец какая-то «шалава». Трижды только в моем присутствии. А сколько раз это же было рассказано до моего появления в палате. Впрочем, возмущаться мне не стоило, раз уж угодил в палату под номером «шесть». Правда, палата официально носила номер триста шесть, поскольку располагалась на третьем этаже. Но какой-то остроумец из ментовских интеллектуалов тройку и ноль сцарапал ножом, и осталась только шестерка.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
