не лучшей затеей. Так что японцев взяли в плен, а судно потопили.
Затем был крупный транспортник с грузом вяленой рыбы и риса. Провианта, который предназначался для сухопутной армии генерала Куроки, оказалось столь много, что на крейсера взяли лишь часть, остальное же пустили ко дну. Теперь было чем кормить военнопленных, да и собственное меню разнообразить не помешало.
Японцы понимали, чем чреваты подобные плавания и на время задержали отправку новых грузов, но «Наследник» и «Богатырь» никуда не уходили, часы тикали, война продолжалась, армия хотела есть каждый день и что-то делать следовало.
Эскадра Камимуры вернулась в Гензан, после чего принялась курсировать между тридцать девятой и сороковой параллелью, пытаясь поймать русских. Храбров и Стемман несколько раз наблюдали японские дымы и неизменно уходили в любом удобном для себя направлении, не давая врагу того, что тот так жаждал — честного сражения.
Камимура очутился в крайне непростом положении. Его эскадру усилили до восьми крейсеров, кроме «Асамы» передав еще и «Касугу», но он в любом случае не мог пускать свои вымпелы по одному или два, учитывая огневую мощь «Наследника». Даже группа в три единицы выглядела спорной, так как при таком соотношении Храбров вероятно бы не отказался принять бой. Так что Камимура разделил эскадру на два отряда по четыре крейсера, придал им по нескольку миноносцев и продолжал бороздить Восточное море, надеясь на удачу. Но удача ему не благоволила, русские крейсера не собирались сражаться, продолжая появляться то тут, то там, ночью изменяя курс и с рассветом выходя к совершенно неожиданной точке.
В один из дней удалось остановить транспортник с углем и проведя бункеровку в море, частично пополнить собственные запасы. Довести дело до конца помешали появившиеся на горизонте дымы Камимуры. Храбров приказал отходить, посадив экипаж на шлюпки и отправив на дно десятки тонн неплохого топлива. Затем каперанг рискнул и приблизился к Сангарскому проливу, который служил японцам одной из главных морских магистралей. В сам пролив, который начинался с узкого, в одиннадцать миль, прохода между двумя берегами, входить выглядело делом рискованным, тем более добыча и так нашлась. Крейсера задержали шхуну с армейским обмундированием, гимнастерками, брюками и кепи, все цвета хаки. Естественно, ее потопили, взяв часть груза, но теперь два красавца крейсера стали походить не на строгие военные корабли, а на заурядных торговцев, заваленных товаром от киля до клотика.
В планы существенную корректировку внес неожиданно налетевший весенний шторм, который крейсера встретили в открытом море. Шторм ревел, корабли на огромных волнах мотало, подобно щепкам, а от дикой качки слегла треть экипажа, хотя все вроде как давно позабыли, что такое морская болезнь. Валяло так, что двух матросов смыло за борт. Стихия гневалась и словно требовало жертв. Кроме людей, пострадали и сами крейсера. У «Богатыря» открылась течь, а кормовую башню главного калибра «Наследника» вновь заклинило от многочасовой тряски. Похоже, данная неполадка становилось традицией или конструктивной особенностью, неким просчетом, допущенном англичанами при строительстве.
К тому же, запасы угля начинали подходить к концу, механизмы, особенно ходовая часть, нуждались в осмотре и частичном ремонте, да и люди начали уставать. Долго в подобном режиме находиться было сложно, так можно было пережечь не только корабли, но и подчиненных. Храбров вынужденно приказал взять курс на Владивосток.
В очередной раз увидев дымы Камимуры, крейсера демонстративно отошли на юг, но с наступлением сумерек изменили направление и отправились домой. Шли всю ночь, ориентируясь по счислениям, так как небо заволокли тучи. Волнение усилилось, корабли раскачивались и скрипели железом, как живые.
Во Владивосток «Наследник» и «Богатырь» возвратились ранним утром 5 мая. Денёк обещал выйти на загляденье теплым и приветливым. Под стань ему было и настроение Храброва, внутренний барометр твердо показывал «ясно».
Семафор отработал положенные сигналы, ориентируясь на береговые батареи. Дождавшись очередной «собачки», крейсера неторопливо зашли в Золотой Рог.
— Ага, вижу «Россию» и всех прочих, значит, никаких неприятностей не случилось, — удовлетворенно констатировал Харитонов, оглядывая гавань.
— А с чего быть неприятностям? — возразил Храбров. — Андреев не из тех, кто рискнет просто так выходить в море, да и приказ я ему оставил ясный — оставаться здесь и ожидать нас.
— Все же не стоит недооценивать японцев, какую-нибудь гадость придумать они могли, — возразил старший офицер.
— Конечно, могли, и никто их не недооценивает. Но меня сейчас другое волнует — что Степан Осипович думает о нашем рейде.
— И интересно, что пишет пресса, — добавил друг. В пути они имели возможность брать с захваченных судов свежие газеты, преимущественно японские, но не все они успели описать сожжение Гензана и то, что последовало дальше.
Было так рано, что на причалах не наблюдалось и намека на зевак или встречающих. «Наследник» и «Богатырь» тихо прошли вглубь Золотого Рога и встали на якоря, после чего Храбров вызвал к себе Андреева.
Тот явился не сразу, пока его разбудили, пока он оделся и сел в катер, прошло больше двадцати минут. Да и никаких важных новостей у него не оказалось.
— Эскадра Камимуры появлялась у Владивостока, — отчитался он. — Но близко из-за наших батарей и мин японцы не подходили, постреливали и курсировали на отдалении, а через сутки так и вовсе ушли, вероятно, получив известия о вашей активности на своем побережье.
Сведения оказались примерно такими, каких Храбров и ожидал. Дав указание Януковскому отправляться на берег, но Владивосток не покидать ни при каких обстоятельствах и быть готовым в любой момент предстать перед офицерским судом за отказ исполнять приказ в условиях боя, каперанг и сам отбыл в Морской Штаб.
В тот момент, когда во время боя Януковский вздумал встать в позу, Храброву пришлось сильно постараться, чтобы сдержать себя. Хорошо, что сдержался, иначе бы жалел, потеряв лицо, как говорили японцы. Теперь же лейтенанта ждал суд, увольнение с флота, а может, что и похуже. Но проблема заключалась не в нем одном, а в самом РИФе, где многие офицеры так же страдали избытком рыцарского человеколюбия. Сами по себе подобные качества внушали лишь уважение, но люди не понимали, когда они уместны, а когда и нет. С его точки зрения нынешнюю войну проиграли не только тупоголовые сановники, трусливые некомпетентные генералы с адмиралами, но и такие вот чистюли, оторванные от реальной жизни.
Оказавшись в сопровождении Дитца на Адмиральской пристани, Храбров прошелся и размял ноги, ожидая, когда подкатит извозчик. Порт наконец-то просыпался. Начали появляться зеваки, да и улицы, по которым они ехали, медленно заполнялись людьми.
В Штабе у Храброва имелся собственный кабинет, куда он приказал вестовому подать чай и принести свежую прессу.
Пока выполняли указание, он ознакомился с последними телеграммами. Послания от Макарова, Наместника Алексеева, адмирала Вирениуса, а
