сил нет. Но ты не мешкай. Держись справа от Темир-казыка[17] и иди все время вперед. Вскоре выйдешь к старому зимовью. Сразу же за ним пойдут барханы. А в барханах — озеро. Вокруг камыши, куга… Там люди. Возьмешь подводу и приедешь за нами… Ну, иди. Да поддержит тебя дух добра — Кыдыр Алейкисалам!..
Получив благословение старика, Мысыр отправился в путь один. Он потерял представление о времени, ему чудилось, будто он идет целую вечность. А зимовья все не было. Может, давно уже прошел мимо! Взошла заря. Звезды поблекли. Еле заметен еще Темир-казык. А может, это и не он вовсе… Надо спешить. Надо собрать все силы. А то собьется с пути, и тогда они все погибнут. На ногах будто колодки. Велик был соблазн снять ботинки, но не дай бог, еще занозишь ногу. На брюхе далеко не уползешь. Глаза словно пленкой затянулись: все вокруг зыбится, как в тумане. В ушах шумит. Мысль отупела. Идет, тащится, точно в бреду. Вот померещилось огромное море. Он купается, плывет по волнам, размашисто загребает. Вот он вышел на берег. Рядом стоит лодка с парусами. Она полна воды. Господи, да она сейчас перевернется, затонет…
Он напрягается, скрежещет зубами, лишь бы не потерять сознание. Смутно сообразил, что дошел до древнего развалившегося зимовья. Где-то лениво, сыто брехали собаки. Или ему только показалось… Нет, кажется, добрел до жилья, до людей. Значит, ушел-таки от смерти… Жив, жив, жив…
Он еще нашел в себе силы обойти зимовье, дотащиться до бархана, заросшего чахлым кустарником, но подняться на него не смог. Последняя преграда, последний перевал. Он падал. Поднимался. И вновь падал. Полз упрямо, зло, на животе, упирался ногами, откатывался назад, вниз, и опять лез на гребень бархана, цепляясь за колючки, за кусты, полз по-черепашьи. Песок забил ему рот, лез в глаза. Колючие кусты в кровь изодрали руки, липо. Но он не замечал ничего, не чувствовал боли. Он кричал изо всех сил, звал на помощь, но не слышал собственного голоса, ибо голоса не было.
Наконец-то, после долгих и неимоверных усилий он все же вскарабкался на вершину песчаного перевала и перед его глазами открылась прозрачная гладь воды. На берегу озера стояли пять-шесть аккуратных юрт — маленький аул скотоводов. Перед юртами, возле продолговатых ям с крутобокими казанами, возились, хлопотали женщины. В лучах раннего солнца необычно белели их жаулыки, а голоса при утренней тиши слышались далеко-далеко…
КОГДА ЦВЕЛА ДЖИДА
Сегодня Абсаттар был особенно не в духе. Нынешней зимой у районного уполномоченного было много хлопот с новым, только в прошлом году созданным овцеводческим совхозом "Изобилие", а непредвиденный значительный падеж скота и вовсе лишил его покоя. На недавнем бюро районного комитета партии директор совхоза получил последнее предупреждение, Абсаттару же пришлось выслушать немало упреков. Конечно, как начальник районного сельхозуправления и член бюро райкома он нёс большую ответственность за все нелады, хорошо сознавал свою вину, и потому не жалел ни себя, ни других: чуть ли не каждый день, встав спозаранок, мчался на машине в "Изобилие". Однако каких-либо заметных сдвигов в делах совхоза пока не намечалось. Директор — нерасторопный, вечно заспанный — не проявлял должного усердия в руководстве хозяйством. Вот и сегодня уполномоченный приехал из района, поднявшись чуть свет, даже стакана чаю не проглотив, а этот товарищ все еще сла-а-дко похрапывает в постели. Абсаттар возмутился, вспылил, накричал в сердцах на невинную жену директора, которая сидела у порога и, позевывая, что-то мешала мутовкой в жбане.
— А ну, разбуди своего… бесстыжего! Тут голова кругом идет, не знаешь, за что браться, а этот дрыхнет! Есть у него хоть капля совести?!
Жена директора услужливо кинулась в дом, а уполномоченный в нетерпении начал ходить взад-вперед по двору.
Вскоре выскочил директор, взъерошенный, наспех одетый, смущенный. Был он значительно старше Абсаттара, седой и обрюзглый, однако уполномоченный находился в таком состоянии, когда невозможно соблюдать учтивость перед возрастом.
— Слушай, ты хоть о чем-нибудь думаешь, товарищ директор?! Стыд-то у тебя есть? Или в дырявой торбе его оставил? Времени сколько — знаешь?
— Где-то около шести… — неуверенно промямлил директор.
— Ишь ты, "около шести"… А восемь не хочешь? Восемь!! Последний бездельник, и тот в это время уже на ногах… А ты-то чего лежишь, Патшабаев? После каких-таких праведных трудов?
— Абеке…
— Э, оставьте… Я вас просто слушать не хочу! — Абсаттар неожиданно перешел на "вы", что окончательно доконало директора. — Чувствую, не сработаемся мы с вами. Нет! Видно, на том бюро товарищи слиберальничали, больно мягко с вами обошлись…
Директор растерянно заморгал, не на шутку испугался. Он, разумеется, понимал, что по работе, бывает, и не такое говорится, но последнее бюро еще живо в памяти. Он чувствовал: еще один такой нагоняй, и судьба его решена. А до пенсии рукой подать. Патшабаев с укоризной покосился на уполномоченного. Что ж… молодым у нас дорога, это верно. И все же порой поднималась в нем необъяснимая досада. А помнят ли эти молодые да энергичные, благодаря кому они процветают? Кто вынес все тяготы военного лихолетья? Кто с честью вышел из всех испытаний? Не мешало бы им почаще напоминать об этом. Не то забудут в повседневной суете…
— А ну, скажи, — опять перешел на "ты" уполномоченный, и в голосе его директор на этот раз уловил мягкие, примирительные нотки, — сколько овец пало за вчерашний день по твоей милости? Как там дела на третьей ферме?
— Дела… так сказать… несколько… — Патшабаев запнулся, не зная, с какого краю пристроиться к начальнику.
— Оу, чего юлишь? Скажи все как есть!
— Конечно, правда превыше всего… Сегодня ночью на третьей ферме замерзло десять овец.
— Замерзли, или с голоду околели?
— Да, погода… сами видите какая, Абеке…
— Какая?
— Ну… это… неблагоприятная.
— А для того, чтобы дрыхнуть до обеда — благоприятная? — усмехнулся уполномоченный и тут же резко приказал. — Садись в машину! Поехали!
Зачем Патшабаеву чужая машина, когда собственный газик у ворот стоит? Абсаттар сам сел за руль: уже неделю он обходился без водителя. Машина Патшабаева сходу вырвалась вперед. Директорскому шоферу все ухабы-рытвины были хорошо знакомы, и газик послушно мчался по разбитой степной дороге. Уполномоченный старался не отставать, однако с непривычки вскоре устал, и с раздражением нажал на клаксон. Передняя машина резко затормозила, директор высунулся, повертел длинной шеей.
— Эге, что случилось?
— Что вы гоните, словно невесту украли?! Потише можно? Все печенки себе отбил!
Директор довольно улыбнулся. Уполномоченный в сердцах махнул рукой, дескать, поехали дальше, — и хлопнул
