Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
жалела, что в их отделении не было такого врача.
В гастроэнтерологическом, как и везде, имелись свои завсегдатаи и старожилы. Большей частью мужчины, сжегшие себе всякой отравой желудок, разрушившие печень. Но был там и совсем молодой паренек, почти еще мальчишка, Темир. Его привозили из далекого села во время очередного обострения, и Зоя Сергеевна, лучший гепатолог республики, его спасала.
– Бедняжечка, – тихо вздыхали женщины, провожая взглядом бледного, еле ковыляющего Темира, похожего на маленького старичка. – Вот что желтуха нелечёная делает.
Обязательно кто-нибудь поправлял:
– Не желтуха, а гепатит.
– Да какая разница? Одно это и то же.
Вяло, убивая время, спорили, одно или нет, а в итоге неизбежно сходились на жалости к Темиру.
По возрасту он должен был лечиться в детской больнице, но Зоя Сергеевна его с готовностью принимала, когда родители Темира сообщали, что ему очень плохо. «Это мой больной», – рубила она в ответ на претензии главврача, и тот смирялся.
Галина Павловна через подруг узнала – не специально, а во время долгих сидений на лавочке, – что Темир очень хороший наездник, победитель многих скачек. Ему даже присвоили нечто вроде титула – к имени добавили слово «орлан»: Темир-орлан. «Орел», «герой», по-нашему.
Но из-за скачек он так часто и попадал в больницу. Почти после каждого соревнования родители везли его к Зое Сергеевне Бородавкиной…
В тот год приступы астмы стали мучить Галину Павловну не зимой, когда город засыпáла угольная сажа, не весной, в период цветения, а в августе – месяце, до того для нее безопасном.
Она с детства очень любила август. Он был одним большим праздником. Огород, который требовал ежедневного труда и заботы в апреле, мае, июне, июле, наконец-то отплачивал обильными плодами. И огурцов, помидоров столько, что их можно просто срывать с плетей и веток и тут же есть. Арбузы, дыни, кабачки, тыквы лежат на земле и просятся на обеденный стол. В тепличке перцы, баклажаны. Морковка выпирает наружу. От аромата укропа и чеснока голова сытно кружится. Коробочки мака посерели; осторожно срываешь их с подсохшего стебля, отламываешь крышечку и сыплешь зернышки в рот. Хрустишь. Вкусно. А потом идешь к подсолнухам или кукурузе, выбираешь созревшее и до сумерек сидишь на лавочке, щелкаешь семечки или грызешь початок.
Наконец-то не надо полоть грядки – сорняки почти перевелись. Поливать уже не нужно так обильно – корни растений крепки и длинны, достают влагу из глуби. Можно передохнуть. Порадоваться жизни. Пусть скоро школа, училище, работа-работа-работа, но сейчас каникулы, отпуск и – довольство.
Галина Павловна с мужем и детьми давно жили в благоустроенной квартире, а домик и двенадцать соток земли на окраине города, оставшиеся от ее родителей, были дачей. Правда, дачей в советском понимании этого слова – там много работали и мало отдыхали. Отдыхали в основном как раз в августе. А Галина Павловна отдыхала вдобавок от своей болезни.
И вот этот график, что ли, этот распорядок сбился, и почти весь август она проводила в больнице. Бесконечные капельницы. Медсестер и санитарок не хватало, приходилось самой караулить, когда бутылка с лекарством опустеет. Не дай бог заснешь, и пойдет в вену воздух. Смерть. А так хочется спать под капельницей, так хочется…
Когда немного отпускало, Галина Павловна добиралась до лавочки между отделениями или спускалась вниз, а то и выходила во двор – подальше от запаха лекарств, подкисшей еды, больных людей, – встречалась с детьми и мужем, принимала дары их дачи. Старалась не плакать, но было обидно проводить такие дни – теплые, но уже мягкие, без жары, хорошие, в общем, дни – в больнице.
И здесь, во дворе, когда прикрыла глаза и пыталась хоть на десять минут забыть, что рядом палаты, вздохи и стоны многих несчастных людей, что у нее самой впереди наверняка много приступов и какой-то вполне может оказаться смертельным, она услышала тяжелый разговор.
– Ну как так можно? Как?! – хлестнуло ее по спине, заставило заморгать и подобраться; она узнала голос Зои Сергеевны, но сейчас в нем кроме резкости, шершавой хрипотцы были слезы, много слез. – Я ведь требовала – мальчику необходим покой. Покой! Даже быстро ходить нельзя. А вы что наделали?!
– Ну, мы… эта… – какое-то привычно, безысходно виноватое.
Галина Павловна обернулась. Перед Бородавкиной стояли низенькие, худенькие мужчина и женщина. Лица и руки загорелые до черноты, морщинистые и сухие.
Они казались старыми, но это, наверное, от образа жизни, работы. Скорее всего, чабаны – Галина Павловна иногда бывала в районах, несколько раз попадала в юрты чабанов. Чабаны в основном именно такие… А может быть, действительно старые, и Темир – а она догадалась, о ком речь, – у них поздний ребенок.
– Просили нас сильно, – переступая выгнутыми колесом ногами, с усилием произнес мужчина.
– Кто просил?
– Ну, там, люди. Сумон весь. Праздник же, эта. Как без аът чарыжы… без скачек…
Да, недавно ведь Наадым был, вспомнила Галина Павловна, – праздник урожая. И там обязательно конные соревнования, почему-то среди детей, стрельба из лука, борьба, вареная баранина…
– Темир побеждал всегда, – продолжал оправдываться-объяснять мужчина. – С восьми лет первый или, эта, второй. Не ниже. И последний год у него, чтоб, ну, участвовать. Четырнадцать лет ему… И просили люди: скачи, Темир, победи опять. И, эта, первым пришел!
– А что теперь? – выслушав, заговорила Зоя Сергеевна. – Вы понимаете, у него печени нет теперь. Фарш один. Тыркан. Правильно?.. Да что я, – негодование в голосе залил новый поток булькающих в горле слез, – погубили вы своего сына. Погубили. Ради скачек каких-то…
– Он сам проси-ил, – вроде бы с обидой отозвалась женщина. – Поскачу, сказал. Мы против.
– Сам… Он хотел, конечно. Ему бегать хочется, играть, прыгать. Но нельзя! Я каждый раз вам объясняла.
Мать и отец Темира кивали, опустив лица, и громко, мучительно кряхтели…
В следующие дни Галина Павловна часто видела Бородавкину. Та быстро входила или выходила из своего отделения или стояла на улице, курила и задумчиво, наверняка невидяще смотрела куда-то на тополя. Глаза ее теперь были не горячие, а растерянные, углы губ совсем обвисли. Галине Павловне хотелось ее пожалеть.
Но как будешь жалеть взрослого человека? Только еще больше расстроить можно, если показать, что заметил его слабость, бессилие… Жалели с больничными подругами Темира, когда оказывался рядом – в холле между отделениями или во дворе.
Выглядел он намного хуже, чем раньше. Двигался совсем медленно, по лестнице шел, ставя ноги на каждую ступеньку; кожа была зеленовато-желтой, из-под пижамного пиджачка выпирал большой круглый живот. На худом теле этот кругляш смотрелся особенно жутко, инородно.
– Темирчик, ты лечись, – говорили женщины. – Зою Сергеевну слушайся. Она знает.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77