– Спасибо, – шепотом произнесла Виктория, боясь спугнуть именно это отражение, в котором у нее вдруг появилась странная бледная изысканность. И черты лица сделались вдруг тонкими, изящными. И глаза появились, и шея… больше не гусиная.
Лебяжья.
– Не за что, – Ниночка пшикнула из бутылки. – Мы же сестры, должны помогать друг другу, верно?
И как-то… грозно это прозвучало.
Антонина встретила Алексея на лестнице и вновь поразилась тому, до чего правильно он выглядит. Не в том смысле, что хорошо, отнюдь: костюм его, шитый из плотной серой ткани, скроен был явно не по фигуре, отчего пиджак висел, а брюки казались коротковатыми. Но и сам этот костюм, и чересчур яркий, аляповатый галстук, и туфли, и галоши, надетые поверх туфель, были именно такими, какие купил бы простоватый честный парень.
Волосы он зачесал на пробор. И цветок в петлицу сунул.
Гвоздику.
Гвоздики же вручил Тонечке:
– Ты чудесно выглядишь! – сказал почти искренне и мило покраснел. Тонечка тоже покраснела, хотя и не так, как следовало бы, но в полумраке коридора это было почти не заметно. Она посторонилась, впуская гостя.
В руках Алексей держал коробку, и подумалось, что во всяком случае один торт у них будет.
И шампанское тоже.
«Советское», в темной бутылке с горлышком, обмотанным серебряной фольгой.
– Доброго дня, – он неловко пригладил волосы. И выглядел таким смущенным, будто не соседям его представляли, но по меньшей мере родственникам.
Еще немного и Тонечка поверит, что ошиблась.
Антонина фыркнула. Она-то, в отличие от Тонечки, давно не была наивной. И цепкий взгляд, который единственный выбивался из образа, приметила. И поняла, что ничего-то от этого взгляда не укрылось. Ни Ниночка в ее пышном платье с вырезом, ни Калерия, что выглядела строго и деловито, и платье на ней сидело мундиром, ни Ингвар, чьи ноздри дрогнули, знакомясь с запахом нового человека.
– Доброго, – Ниночка протянула руку. – Заходите… рады познакомиться…
Она преглупо хихикнула и локончик на палец наматывать принялась, только вот… не поверил. И Антонина тоже. Может, ведьма из Ниночки и получится, а вот актрисой ей точно не быть.
Пускай.
…Виктория встретила Илью на пороге. Она ни за что не призналась бы, до чего желала и одновременно боялась этой вот встречи. Желала, потому как не шли из головы сестрины слова, и хотелось доказать, что все-то не так, что все-то они ошиблись, и нужна Илье она сама, Виктория.
И намерения у него серьезные.
И…
– А я вот заблудился, – едва ли не пожаловался Чуднов, появившись. Он пришел в новом костюме, правда, по обыкновению мятом, – нарочно он их мнет, что ли? – зато пуговицы были целы. Костюм темно-зеленый, а рубашка вот яркая, желтая, в мелкий горох.
– Бывает, – Виктория улыбнулась и застыла, ожидая… чего?
Того ли, что восхитится новым ее обличьем?
Платье село не так, чтобы идеально, пришлось подшивать в талии, но получилось вроде бы незаметно.
– А я вот… принес, – ей протянули мятую газетку, в которой спрятался пяток гвоздик. Цветы выглядели печально, одна, кажется, поломалась, и в этом Виктории почудилась недобрая примета.
…а про платье ничего не сказал.
И про волосы.
И вообще глянул и… потерял интерес? Вот в квартире головой вертит, разглядывает, Ниночке заулыбался, как старой знакомой, кивнул Калерии…
…а Евгений Дементьевич и вправду мужчина серьезный.
Конечно, Владимира преувеличивает, не может быть такого, чтобы подобный мужчина обратил внимание на Викторию. Может, конечно, как на коллегу. Она ведь и вправду старается, работает, вот и заметили… и если получится в заведующие выйти, то само по себе неплохо.
– А это Петенька, – раздался звонкий голос Владимиры, втащившей своего знакомого, которого она держала под руку крепко, словно опасаясь, что тот может вырваться. Хотя… Виктория не удивилась бы. – Эвелины еще нет?
– Нет пока…
– И Сережка опаздывает, – заметила Ниночка, разглядывая очередного гостя. – Я уж и волноваться стала…
…не то чтобы Ниночка и вправду волновалась. Не по поводу Путятина, конечно, который в последние дни отстранился, окончательно потеряв к Ниночке интерес. Он и не скрывал, что нужна ему не она, но дива, о которой выспрашивал подробно и жадно.
И требовал познакомить.
Именно, что требовал.
Мол, Ниночка ему должна… нашел дуру. Если Путятин и платил, то по собственному почину, позировала-то Ниночка честно, и не важно, хотел он там чего писать или передумал, ей-то какое дело?
А дива…
Диве он не понравится. Ниночка это шкурой чувствовала. И магу тоже не понравится. И остальным… она исподволь разглядывала мужчин, которые собрались на общей кухне.
Кухню пришлось отмывать.
Ящики и вовсе порывались занавесить кружевными салфетками, но после передумали, решив, что не так уж они и страшны, чтобы прятать. Да и сама кухня обыкновенная, небось, таких в коммуналке множество. Столы вот сдвинули.
Накрыли скатертями, поверх которых салфетки все-таки легли, то ли для красоты, то ли чтобы девать их куда-нибудь. А уж на салфетки стала посуда. Правда, Эвелинка еще когда заявила, что всяким посторонним подозрительным типам бабкин фарфор не доверит. Что у нее этого фарфора не так много и осталось, чтобы рисковать.
Еще разобьют по пьяни.
Нет уж, если выставлять на стол, то сервиз обыкновенный. И выставила. И главное, именно такой, о котором Ниночка сама мечтала: с розами и двойной золотой каемкой по краю тарелок. А когда Ниночка спросила, где достала этакую красоту, лишь пожала плечами.
Мол, не помнит.
Есть и все.
И Калерия сервиз вынесла, ведь одного, ясное дело, не хватит. Но у нее попроще, без позолоты и с маками вместо роз, хотя тоже симпатичный.
Ниночка подавила вздох.
Не оценят ведь. На тарелки и не смотрят, разглядывая друг друга. И видится в чужих глазах, что недоумение, что ревность непонятная. Неужто про других не знали? Стало смешно. Подумалось, что и Путятин удивится. Небось, рассчитывал быть единственным гостем, чтобы в центре внимания…
Она посмотрела на часики, купленные с Путятинских денег. Нет, большую-то часть Ниночка припрятала: когда ей еще позволят практику открыть? А в аптеке платили куда меньше, чем в буфете, да… но перед часиками не устояла.
И стоили они всего пятерочку.
Пять рублей, если подумать, это ерунда…
– Я выйду, – сказала она, пусть никто и не спрашивал.
Эвелина задерживалась.
