отдых, во всеобщей спешке, мы кричали и подбадривали друг друга, монотонно пели нараспев на каждый третий счет, пока не справились. На этот раз мы слишком выдохлись, чтобы радоваться. Мы просто забрались обратно и уехали.
Постоянно становится все хуже
В течение последних пяти часов история с проваливающимся в трясину Фольксвагеном и нами, вытаскивающими его, повторялась снова и снова, пока мы не достигли состояния умирания от усталости. Иногда мы могли использовать Лендровер, для того чтобы тянуть или толкать, но в большинстве случаев нам приходилось толкать машину собственными руками, наши легкие кричали, а мышцы болезненно растягивались.
Но никто не жаловался, а после инцидента с Германом никто не увиливал. Все выкладывались на полную, делали то, что должны были, неважно насколько устали. С Джеффом и со мной никогда такого раньше не случалось, чтобы мы надрывали спины за машины, которые не были нашими, но принадлежали ребятам, которых ранее двух дней назад мы никогда не встречали, и после пересечения пустыни, наверное, никогда не увидим. Здесь мы были вместе на 100%.
Молчаливое соглашение
Мы заключили нерушимое соглашение, не словами, но косвенно. Когда мы впервые сказали, что подождем немцев, если конвой уедет перед тем, как починят их машину, переплетение наших семи жизней начало пересекаться и взаимопроникать. Мы были этим подхвачены и вынесены вперед неразрывно и могущественно, чувствуя силу бодрости, растущей с милями.
Там в пустыне, мы были единственными людьми на земле. Каждая часть наших раздельных жизней, каждая усмешка, слеза, успех и проигрыш играли свою собственную роль, чтобы свести нас вместе посреди этой пустынной земли.
Мы были собраны судьбой в одну маленькую составную массу борющегося человечества, противопоставленную пустыне. Когда мы пробирались вместе в зубчатых песках, для того, чтобы вытащить микроавтобус, это не были просто Фольксваген и Лендровер, это были машины с Большой Буквы. Мы вместе добивались успеха или терпели поражение, как одна неделимая сущность. И сила ее бодрости находилась в силе индивидуумов, составляющих эту бодрость. Никто не смог выложиться меньше чем могли мы, и чем могли наши жизни, зависящие от победы над 450-ю милями бесчувственного песка.
Невидимая бодрость
Состоялся всего лишь небольшой разговор, так как дисскусия была неуместна. Не совсем понятным нам образом мы были пойманы на чем-то, что выходило за пределы слов и философий, что-то сильное, и что не могло было быть полностью познано, пока не окончится путешествие. Оно не могло окончиться, пока мы не достигнем воды в Борджи-Перезе.
Понятия «ее» или «его», «мои» и «твои», «их» и «наши», и есть то, что часто разрушает брак, торговую сделку или партнерство. Когда вы находитесь в Сахаре или принимаете участие в каком-нибудь важном испытании-такие различия могут стать фатальными. Вы должны верить и действовать с мыслью, «что мы все принимаем в этом участие».
Все же отдыхая
К двум утра мы были избавлены от тяжелого песка уже почти с час, но передвижение было до сих пор слишком тяжелой участью для машин — и для нас — так что мы подали сигнал об остановке, и предложили провести двадцатиминутный перерыв на кофе. Усталость после долгого дня, и после пяти часов постоянного напряжения, на протяжении всего того времени, как мы покинули Реггани, сказывалось на всех нас.
Пока вода закипала на маленькой плите немцев, а машины стояли, так что свет их фар падал друг на друга, мы вытащили наши канистры с бензином и дозаправили машины. Мили напряжения и высоких оборотов двигателя, когда мы освобождались от песка, изросходывали слишком много драгоценной янтатной жидкости. С карбюратором Фольксвагена было что-то не в порядке, он использовал слишком много бензина на слишком незначительном расстоянии. Ганс и Джефф достали карбюратор и пока пили кофе, вычистили его и осторожно разобрали. Затем мы продолжили свой путь.
Мысля нешаблонно
Ровер на дороге безудержанно трясло, и в безлунную ночь бесконечная страна, простирающаяся за пределами света автомобильных фар, казалась темной и отталкивающей. Но мне пришла в голову одна мысль. Причина, по которой мы оставались на грубой гравийной дороге в том, что если бы мы с нее съехали и снова не нашли ее, то непременно потерялись бы в пустыне. Но все же, так как дорога пролегала строго на север и на юг, мы могли бы специально съехать с нее на запад, и знать, что дорога находится на востоке. Открытая пустыня, наверное, была гораздо ровнее, чем изношенная дорога, и мы не смогли бы потеряться, держась слева от нее.
Покачивая Ровер на песчаном гребне, ограждающем дорогу, я проехал восьмую часть мили строго на запад, и сказал Джеффу, что задумал. Как только мы обособились и начали ехать параллельно дороге, стало очевидно, что мы сделали полезное открытие. Открытый ландшафт был плоским и неразбитым, видно было так далеко, сколько хватало света фар. Подпрыгивания и грохот, которые заставляли нас высматривать в впереди глубокие ухабины, пропали. Мы свободно могли вилять вправо или влево, или если захотели бы, могли бы ездить кругами. С узкой и разбитой дороги шириной в десять ярдов, мы попали на покрытое песком и гравием шоссе, которое охватывало широту и долготу Сахары между главной дорогой и Атлантическим океаном, 1800 милями западнее.
Сопротивление новым идеям
Возбужденный нашим открытием, я свернул обратно к главной дороге, чтобы остановиться и позволить немцам догнать нас. Затем я объяснил идею Герману, чтобы он перевел ее остальным. Но он не оправдал наших надежд. Он сказал, что это было слишком рискованно. Главная дорога была единственным безопасным местом для путешествий, если мы не хотели потеряться ночью, и, кроме того, нам не следовало бы ездить по ночам.
Я терпеливо спросил его, не смог бы он перевести идею Гансу и Гельмуту, водителям, чтобы они сами сделали выбор. Он начал объяснять ее угнетенным тоном. Они заспорили между собой по-немецки. Герман был в Ровере, и позволили им обсудить это самостоятельно, а сами поехали параллельно им по мягкой пустынной земле, варьируя расстояние от ста ярдов до четверти мили.
Попробуй
Вообще-то Герман поднял шум по поводу нашей идеи присоединиться к нам, из-за того, что мы заставили его немного попотеть; Фольксваген пошатывался вдоль неровной дороги на протяжении еще нескольких километров. Затем он повернул, и мы поехали дальше бок о бок, смеясь и сигналя в честь вновь обретенного ощущения свободы.
Я не знаю, что Герман сказал своим товарищам в этот короткий промежуток времени, но после этого инцидента он давал не так много указаний, и никто не обращал на него особого внимания,
