— Прекрасно понимаю ваши чувства и даже разделяю их, но ничем помочь не могу, — вздохнул Позин.
— Поверьте, я не оправдываюсь и не жалуюсь, я сам стараюсь понять, осталась ли у этих людей хотя бы крупица совести. Вот вы, Александр Викторович, были вхожи к Президенту и могли ему, как говорится, что-то нашептать, попробовать открыть глаза, не так ли?
— Пытался, — честно признался Позин.
— Ну и как результат?
— Были такие ситуации: я начинал говорить, объяснять, высказывал свое мнение, но оказывалось, что он то ли меня не слушал, то ли тут же забывал о предмете разговора. Словом, были такие области, которые не вызывали у него интереса, а нагоняли тоску, в частности экономика.
— Да, в экономике наш шеф, мягко говоря, плавал по воле волн, — согласно кивнул Богомолов.
— Как-то незаметно мы углубились в материи, далекие от судьбы нашего друга Савелия, — примирительно сказал Позин.
«Вот тут-то ты здорово ошибаешься, милый», — подумал Богомолов.
— Что вы, Константин Иванович, собираетесь делать, чтобы его найти?
— Какие-то шаги предпринимает в Америке Майкл Джеймс. Племянника своего я туда на помощь Джулии послал. Он не без оснований считает себя учеником и другом Савелия. Парень хоть и молодой, но настоящий боец. Думаю, найдем нашего Савелия.
В завершение беседы Позин счел необходимым высказать то, что его волновало последнее время:
— Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, что в разговоре с мистером Лайном я невольно бросил какую-то тень на репутацию друга Савелия, Майкла Джеймса, потому что в тот момент, честно говоря, его фигура меня совсем не волновала. Мысли мои были заняты исключительно пропавшим Савелием. Но сегодня, с учетом того, что я узнал о Лайне, боюсь, что оказал Джеймсу медвежью услугу. Я исхожу хотя бы из того, что тон Лайна во время телефонной беседы с генералом вряд ли можно было назвать дружеским.
— Если здесь только служебное соперничество, то в этом ничего драматического нет, — попытался успокоить Позина Богомолов.
— В голосе Лайна я уловил нечто, далеко выходящее за рамки чисто служебной неприязни.
— Это уже хуже, — помрачнел Богомолов. Позин незаметно посмотрел на часы.
— Не смею больше злоупотреблять вашим вниманием, Константин Иванович. Я и так отнял у вас много времени своими довольно бестолковыми идеями и расспросами. Не сердитесь на меня. Не знаю, говорил ли вам Савелий о том, как быстро и тесно мы с ним сошлись в Нью-Йорке? Мне ваш Савелий очень понравился. Рядом с ним я всегда чувствовал себя как-то особенно спокойно. Я мог бы даже сказать, что мне его не хватает, хотя это довольно странное признание для мужчины традиционной ориентации.
— А если бы вы знали, как мне его не хватает, — грустно признался Богомолов. — Настоящих друзей всегда не хватает.
— Ну, я не могу считать себя настоящим другом Савелия — мы слишком мало знакомы, но я хотел бы им быть.
— Думаю, что вы вели себя по отношению к нему как настоящий и преданный друг, — немного торжественно произнес Богомолов.
— Спасибо на добром слове, Константин Иванович. — Позин и не думал скрывать, как приятна ему последняя фраза Богомолова.
— Верю, что все кончится хорошо. Савелий попадал в самые страшные и даже роковые переделки, но всегда выходил из них с честью.
На этой оптимистичной ноте они расстались.
Как только за Позиным закрылась дверь, Константин Иванович позвонил генералу Джеймсу:
— Привет, Майкл!
— Здравствуй, Константин!
— Есть какие-нибудь новости о нашем общем друге?
— К сожалению, пока нет. А у тебя?
— Аналогично. Как ты себя чувствуешь, Майкл? Не болеешь?
— Если и болею, то этого пока сам не заметил. В тоне Майкла не было обычной бодрости.
— Знаешь, приятель, мне сегодня приснился странный сон. Ты сидишь у себя в кабинете, а у вас в стране бушует буря по всей восточной части над Нью-Йорком, Бостоном и… Вашингтоном. И сильный порыв ветра разбивает у тебя в кабинете окно, затем подхватывает тебя и куда-то уносит… Я проснулся и подумал, а не заболел ли ты, дружище мой дорогой! Уж слишком сон был такой наглядный, словно наяву…
— Нет-нет, я по-прежнему в рабочей форме, — немного растерянно ответил Майкл: ему показалось, что Богомолов чего-то недоговаривает.
— Ну тогда я за тебя спокоен, — проговорил московский собеседник не свойственным ему тоном и добавил: — Но на всякий случай прошу — береги себя!.. Будь здоров и самый большой привет семье!
— Спасибо, приятель…
Богомолов знал, что Майкл — человек смышленый, и надеялся, что тот понял правильно и его слова, и его интонацию. И конечно же, не ошибся…
Звонок Богомолова, безусловно, обеспокоил Майкла Джеймса.
«Неужели уже до Москвы долетели слухи о моих служебных проблемах? — по-настоящему встревожился Майкл. — Следовательно, дело обстоит куда серьезнее, нежели мне казалось… « Генерал Джеймс слишком давно и хорошо знал генерала Богомолова, чтобы не придать должного значения этому звонку. Константин Иванович отнюдь не походил на кисейную барышню, которая не может удержаться от соблазна позвонить утром подружке и рассказать ей свой страшный сон. И вообще, маловероятно, что это был сон. Богомолов наверняка предупреждал его о грозящей опасности.
Уже несколько недель Джеймс сам чувствовал изменение отношения к себе на службе. Особенно заметно это стало сразу же после ареста Роберта Хансена, с которым он практически не был знаком.
Подобное изменение отношения бывает очень трудно выразить словами: оно словно носится в воздухе и проявляется прежде всего в каких-то повседневных мелочах. То человека не позвали на какое-нибудь важное совещание, то не пригласили на дружескую пирушку, а непосредственный начальник стал сух и официален и перестал передавать ритуальный привет супруге. В свою очередь коллеги, равные по должности, в знак приветствия безразлично кивают в коридоре и не останавливаются, чтобы пару минут потрепаться о том, как они провели последний уик-энд.
Все эти нюансы Майкл зорко примечал, а возрастающая частота тревожных симптомов вовсе его не радовала. Он не боялся за свою судьбу, но . таил в себе горькую обиду. Во-первых, Джеймс не чувствовал за собой никакой вины перед Америкой. Он не только никогда ее не предавал, но и не поступался интересами своей родины ни на йоту, честно выполняя свой долг офицера и гражданина. Во-вторых, он никогда не считал нужным скрывать свое доброе отношение к России, откуда происходили его предки и те люди, которые спасли ему жизнь, а потом стали его друзьями.
Еще до начала своей службы в ФБР он дал себе зарок никогда не участвовать ни в каких операциях против России и ее граждан и неукоснительно его выполнял. Как ни удивительно, у него это получалось. С годами он стал крупным специалистом по американской преступности, и его деятельность достаточно высоко оценивалась его начальниками.
