Он усмехнулся, когда Кейт вздрогнула.
День 20-21
Петра Брейлинг
— Вижу, вам уже лучше? — раздался голос, вырвавший Петру Брейлинг из полусна.
— Намного лучше, — ответила квистор. — Спасибо Вашему Императорскому Величеству за визит.
Император Луциан сел в кресло у её койки.
— Вы остаётесь здесь? — спросил он.
— Пока да. Доктора запрещают мне лететь. Так что на суд Балябина…
— Как по мне, я бы убил ублюдка прямо здесь, — заявил Луциан. — И я всё ещё склонен отправить людей, чтобы они его прикончили.
— Государь, Квистура…
— Мнение Квистуры больше не имеет значения, — отрезал император. — Завтра я потребую от них полного и безоговорочного подчинения, и они на это согласятся. Вы это и сами понимаете. Слишком много денег и взяток я им давал не просто так.
— Понимаю, но позволите ли вы мне дать вам несколько советов.
— От вас, Брейлинг, сколько угодно, — Луциан чуть улыбнулся. — Вы многого добились и заслужили привилегий. Но не думайте, что вы получили на меня влияние.
— Ни в коем разе, Государь, — Петра села чуть поудобнее и постаралась не выдать, какой болью ей отражается рана. — Но Балябин сам хочет своей гибели, и я не думаю, что он блефует. Его смерть может быть сигналом для чего-то очень неприятного.
— Пока вы мне не скажите чего-то определённого, я ваши доводы не принимаю.
— Определённого, Государь? — Петра задумалась. — Если определённого, то у Балябина всё ещё есть ресурсы…
Взгляд императора стал заинтересованным, и она продолжила:
— Счета с выведенными средствами Корпорации, агентурная сеть, секреты, его ключи на хабах планетарной сети. Если вы получите к ним доступ, то сможете восстановить многое из неработающего оборудования. Балябин влияет на сектантов Церкви Возрождения, вы можете получить это в своё пользование. Всё это узнает Квистура, а Квистура…
— Завтра будет принадлежать мне, — закончил император. — Почему вы так торопитесь его вывезти? Мы можем узнать всё на месте.
— Потому что, если он будет находиться как можно дальше от любой обитаемой планеты, он не сможет связаться ни с кем из его сообщников, — Петра сдержала кашель, чтобы не разболелся раненый живот. — У его технологии передачи ограниченная дальность. И, кроме этого…
— Да-да, об этом просил Верховный Судья, а я и так весь на нервах, что он из-за своей бравады едва не сдох в моей империи. Хорошо, Брейлинг, — император смотрел на неё очень внимательно. — Я принимаю ваши доводы и даю разрешение перевезти Балябина уже завтра. Что касается вашей второй просьбы, которую до меня довели вчера… Вы в этом уверены?
— Что касается Воронова, то да, всенепременно…
— Вообще-то, его полагается прилюдно казнить за то, что он совершил. По правде говоря, я и не против нескольких его жертв, но закон есть закон.
— Это же вы закон, Ваше Императорское Величество, — Петра улыбнулась. — Это нерушимый постулат существования Империи. Вы сами можете казнить и миловать…
— Почему я вообще должен его миловать? Он вырезал кучу людей за две недели.
— Потому что Балябин потерял на него влияние, и этот случай нужно изучить. Тогда мы сможем понять, как вывести из-под него агентов…
— Или сделать новых, — предположил Луциан. — Мне нравится. Ещё?
Вряд ли ему нужны новые доводы, он принял решение, но Петра приняла его правила.
— Если Балябин предусмотрел свой захват, то он может послать команду на штурм. Если его будет охранять Воронов, то он отобьётся от кого угодно…
— С чего вообще Воронову его охранять? Да и Романов уже вызвался лететь со всей своей свитой.
— Потому что пока Виктор Воронов мстил за сына, он убил всех, на кого ему указали. Теперь перед ним всего один человек, действительно в этом виновный и он знает, что смерть тому только на руку. Он доведёт дело до конца, как и раньше. Воронов опасен, но Балябин хуже во много раз. Нам нужно идти на компромиссы, чтобы покончить с угрозой.
— Я подумаю, — сказал Луциан и поднялся. — Об ответе сообщу позже. Судья тоже просил за него. Я рад, что вы ещё остаётесь в Империи, и когда вам станет лучше, прикажу организовать праздник в вашу честь.
Он подошёл к двери.
— Ещё одна вещь, Ваше Императорское Величество, — сказала Петра и выругалась про себя. Вот это явно было невежливо.
— Слушаю, — император нахмурился.
— Это касается системы Тёмный Лес. Она опасна и…
— Это уже не ваше дело, квистор Брейлинг, — сказал Луциан и вышел.
С ресурсами Корпорации, если он получит к ним доступ, император без всяких проблем может расширить свою страну хоть на всю галактику. Но Петра решила, что это и правда не её дело. Луциан политик, а не безумец, хоть и непредсказуемый. А Петре пора на пенсию, как только закончит с Балябиным.
Меньше, чем через час, ей принесли ответ Луциана по Воронову.
Виктор
Виктора перевели в императорскую тюрьму, но в одиночку, причём достаточно приличную. Кажется, сюда помещали только титулованных преступников. В камере даже есть телевизор и холодильник, но Беда последние пару дней просто спал. Балябин к нему не приходил, как и остальные, те, кто раньше снился ему каждую ночь.
Охранники его откровенно боялись и не подходили к камере меньше, чем вчетвером, вооружённые до зубов и в броне, но Виктор не обращал на них внимания. Скорее всего, его казнят, но ему было плевать.
Замок камеры лязгнул и Беда, как требовали правила, привстал с кровати.
— Квистор Брейлинг, — сказал он. — Как ваша рана.
— Если честно, то плохо. Но валяться и отдыхать совсем некогда… вам, можно сказать, повезло, получили два дня спокойствия в этом дурдоме.
Петра Брейлинг выглядела ещё старше, чем она есть, но казалось бодрой. Рядом с ней ликтор, державший в руках сумку с чем-то.
— Мы к вам вдвоём, — сказала Брейлинг.
Виктор посмотрел на её охранника, а квистор рассмеялась.
— Да не он. Закрой дверь, — сказала она охраннику. — Снаружи жди, ничего он со мной не сделает.
Ликтор поставил сумку на пол, открыл и ушёл. Это и не сумка, это переноска для животных.
— Решила, что вы должны его повидать напоследок.
Кот Марк Тулий вылез из переноски, огляделся и начал себя вылизывать. Вид недовольный.
— Ну привет, старик, — сказал Виктор.
Марк Тулий выбрался полностью, посмотрел на Беду, и понюхал протянутые пальцы, а после этого начал исследовать камеру.
— Я думал, он мёртв, — Виктор смотрел на кота. — А ведь больше не осталось ничего.
