в наушниках, звучным, тоскливым, но на удивление приятным.
— По ступенькам, из стены торчат, — громко сказала она. — Сейчас я пинка ей…
— Чего орешь-то? — крикнула в ответ Алиса.
— Да звук не убирается… — рявкнула Аля, елозя мышкой и барабаня по клавишам. — И ярко так…
Марк что-то спросил, но было не до него. Впервые за все это время Аля и поняла, и поверила, что все будет хорошо — причем прямо сейчас. Потому что она нашла выход. Он сиял перед Алей ласковыми переливами и манил вечной музыкой.
— Я уже, — сказала Аля, щурясь от света и чувствуя, как тоска, застывшая от горла до живота, плавно и сладко выворачивается неотвратимо счастливой теплой стороной. — Скорей сюда, я нашла выход!
— Назад! — крикнул Марк прямо в ухо Але, а кошка, ощерясь — мордой, получается? — чуть не цапнула ее за нос.
Но она лишь отмахнулась и, ухватившись обеими руками, вытянула из часов замысловато сложенную бронзовую полосу. Полоса проворно разложилась и пересобралась в здоровенный круг, составленный из множества тонких лепестков, поверх которых горела размашистая голубая пентаграмма.
— Звезда, — сказала Аля, расплываясь в улыбке, и ойкнула.
Дважды.
В первый раз — когда Марк со всей дури врезал по ее ноутбуку, захлопывая крышку так, что мог раздавить Але пальцы и расколотить экран. А второй — от удара лбом в спинку стоящего впереди кресла электрички.
Но куда хуже ударов было ощущение украденного теплого счастья, горечь неожиданного предательства — и понимание: теперь они точно ничего не успеют.
3. С убийцами нельзя договариваться
— Вот зачем ты это сделал? — безнадежно спросила Аля.
— Чего опять-то? — похлопав глазами, почти выкрикнул Марк с возмущением, которое сменялось растерянностью по мере того, как Аля объясняла, чего опять, то есть не опять, а вдруг.
Впрочем, такая реакция была одной на всех — почти на всех. Все, как ни странно, слушали внимательно, все почти сразу поверили, все не очень понимали, чего Аля так убивается, но искренне ей сочувствовали. Все, кроме, пожалуй, Карима. Тот искренне потешался, гад такой, что над самой ситуацией, что над формулировками, в которых Аля запутывалась с каждой секундой все туже.
— Изумительной силы и глубины вопрос, — отметил он в итоге. — Объясни, Марк, зачем ты сделал непонятно что непонятно с чем да еще под музыку?
Музыка-то тут при чем, хотела сказать Аля, но не сказала и даже рукой не махнула, а обвисла на стуле тряпочкой. Не было у нее ни слов, ни сил. Ни времени. И выхода больше не было.
Ни у кого из них не было.
А Марк, наоборот, воспрял. Молодой, глупый.
— А, — сказал он, внезапно успокаиваясь. — Если музыка и сияние, то фигня вопрос. Я тебя просто спас, вот и все. Потому что я кросавчег.
Аля и смотреть на него не стала, просто вздохнула. Остальные отреагировали тоже на удивление спокойно.
— Это по умолчанию, — согласилась Тинатин, катая стянутый с бильярдного стола шар. — Но, может, обоснуешь данный конкретный случай?
— Слушайте, вы в натуре никогда ничего про «Это просто игру» не слышали? — вроде искренне и без высокомерия изумился Марк. — Музыка играет…
— Барабаны бьют… — добавил Карим задумчиво.
А Аля стала медленно выпрямляться, открывая рот. На краю сознания вертелось, не давая себя зацепить, простое важное объяснение, сто раз, кажется, повторенное и от того лишенное формы и смысла. Сказать ей опять не дали. Резко ожила Алина:
— Слушай, а ты эту музыку запомнила? Напеть, допустим, ну или сыграть на чем-нибудь сможешь?
— На чем? — снисходительно уточнила было Алиса, но Марк неожиданно серьезно и даже свирепо велел:
— Не вздумай. Вообще. Никогда. И если эту музычку услышишь еще — уши зажимай и драпай со всей дури. Можешь еще орать, чтобы не слышать. И все так, поняли?
— Слушаюсс, ипташ[26] нащальник, — сказала Тинатин. — Хорош уже интриговать, объясняй.
— Объясняю, — запальчиво начал Марк. — Про асатов слышали?
Кошка рявкнула, прыгнула Марку на колени и принялась бодать его под подбородок. Марк, застыв с разведенными руками, нервно пробормотал:
— Слушайте, мне неудобно, но у меня аллергия на кошек, вы не могли бы, пожалуйста, убрать…
Кошка оглядела всех с нагловатым изумлением, как бы говоря: «Видали дебила?» — зарокотала и свернулась клубком, башкой Марку в живот. Алиса, дотянувшись, принялась ее гладить, объясняя:
— Ты-ы аллергия. Нет у тебя никакой аллергии. И у меня нет, хотя на самом деле есть. Только мы не на самом деле, Аля же сказала: мы в игре, нарисованные. Ты как реагируешь: чихаешь, раздуваешься? Цифровое раздувание и чих тебя не убьют. Рассказывай давай.
И Марк, сперва нерешительно, а потом будто наверстывая упущенное за все свои невеликие годы, принялся наглаживать да почесывать одобрительно бурчащую кошку и рассказывать про асатов — полумифических участников игры, которые когда-то были обычными геймерами, но потом остались в игре навсегда. Довольно могучими, почти всесильными персонажами, веселыми, умелыми и красивыми. Предельно не похожими на себя настоящих — жирных или тощих, слишком длинных или слишком мелких, прыщавых, носатых, щекастых, в общем, совершенно нормальных подростков, совершенно нормально и совершенно глупо ненавидящих свою жизнь, свою неумелость, свою внешность и свое тело. Которое теперь лежало на больничной койке. В бессознательном состоянии. В коме. А рассталось это тело с сознанием, разумом или, если хотите, душой, как раз в момент встречи с таинственной пентаграммой, полыхающей голубым светом под чарующую музыку. И вот это тело, труп, считай, лежит, покрываясь пролежнями и потихонечку отмирая со всех сторон, в коечке под капельницей. И не всегда, как в американском кино, в милой байковой рубашечке в мелкий цветочек, в отдельной палате и в окружении красивых хайтековских приборов. Обычно все-таки в общей палате на десять таких же овощей восемьдесят плюс. В убитой больничке, за которую родителям приходится вываливать ползарплаты, если не больше. Пока сыночек или, реже, дочка, радостно прыгает по нарисованным декорациям и радуется интересной беззаботной жизни, созданной не им и не для него.
— Изучал вопрос? — спросила Алина, кажется, с завистью.
Марк зарылся лицом в загривок кошки, которая снисходительно прибавила громкости, и сказал со счастливым изумлением:
— Ни капли не колбасит! В реале сдох бы давно!
— При чем тут «бы», — пробормотала Алина.
Тинатин, кажется, метнула в нее укоряющий взгляд. А Карим спросил:
— Так игра же перезапускается постоянно. Что они, эти… азат хатыннар[27], в каждом сеттинге перерождаются?
— Вот это вопрос, — сказал Марк со вздохом. — Если бы ответ был, причем такой… положительный, то куча народу перебежала бы в виртуал.
— Ну да, счастье же: лежишь, гниешь помаленьку, ни
