действия подполковника Орсела спасли их жизни. Что его решение принесло им победу.
Вот только, кто он такой, чтобы судить о том, какой приказ верный? Кто он, чтобы взваливать на себя эту ответственность? И стоит ли его жизнь или жизни всей команды того, чтобы предавать отца? Предавать то, во что он верил?
На корабле он всего лишь выполнял приказ. В случившемся не было его вины. Сейчас, единственное, что он мог сделать — поступить так же. Фактически, других вариантов не было. Будущее уже было предрешено в тот момент, когда генерал обратился именно к нему.
— Мы... — Персиваль сглотнул, надеясь, что за это мгновение небеса разверзнутся и зальют Иль’Пхор огненным дождём. Само собой, этого не случилось. — Мы получили ваш приказ, генерал. Однако... в тот момент мы уже не могли...
— Бездна! — закричал генерал Даунстренд, резко развернувшись обратно к подполковнику Орселу. — Сраная, долбанная бездна!
Глава 9. Заслуженная награда. Часть 3
Спустя по меньшей мере целую вечность Персиваль наконец вышел на улицу. Достал одну из восьми оставшихся в кожаном футляре сигарет. Чиркнул зажигалкой с монограммой его дома — там до сих пор красовались инициалы отца, а не его собственные. Закурил.
Шёл дождь. Мелкий, противный, раздражающий.
— Вы все отстранены! — рявкнул на них генерал несколько минут назад. — И я прослежу, чтобы никто из вас, ублюдки, никогда больше не вступил в ряды армии Иль’Пхора! Здесь не место таким, как вы.
Это было последнее, что Персиваль запомнил. Будто в этот момент время остановилось, а чувства в груди замёрзли. Не желая признавать услышанное. Не желая верить.
Всю жизнь с малых лет он знал, что судьба его связана с армией. Сперва он свыкся с этой мыслью, затем полюбил её. Сейчас он уже и представить не мог, что могло быть как-то иначе. Не мог поверить, что в мире может быть какое-то другое место для такого, как он.
А люди смотрели на него. Искоса, исподтишка. Взволнованно шептались, и звук их голосов сверлил его череп, царапал ушные перепонки, хоть разобрать слов и не удавалось.
Ему хотелось, чтобы они заткнулись. Хотелось, чтобы они исчезли. А больше этого хотелось лишь, чтобы тот единственный голос, который разобрать получалось, замолчал с ними. Его собственный голос. Его чувство вины.
Он не был виноват. Лишь выполнил приказ. И всё же, чувствовал себя предателем. Чувствовал, что именно из-за его слов, из-за его выбора, весь их отряд отстранили. Но... он ведь не мог поступить иначе. Или мог?
Подполковник Альбрехт Орсел нарушил приказ. Вступил в бой уже после того, как генерал приказал ему отступать. Это было правдой. Как было правдой и то, что, не сделай Орсел этого, корабли Иль’Тарта, замаскированные под торговцев, разбили бы их, не оставив и щепки. Как было правдой и то, что без этого приказа — сам Персиваль был бы в плену или мёртв, а не вернулся бы домой, празднуя победу. Как было правдой и то, что он присутствовал в момент, когда весь офицерский состав слышал приказ генерала. И, как и все, ничего не сделал, решив пойти по простому пути.
В точности, как и несколько минут назад.
Он сделал так, как его учил отец. Сделал так, как было правильно. Так почему же теперь, его выпнули со службы пинком под зад? И почему он чувствует, будто сам стал тому причиной?
— Сраный, долбанный Даунстренд, — пробормотал Фарви, прислонившийся к влажной и покрытой плесенью стене казармы. На этот раз с внешней стороны здания.
— Он одумается, — неуверенно пробормотал Граф.
— Одумается, как же, — Фарви вздохнул и сел на корточки. — Где твоя фляга, Граф? Осталось ещё что-нибудь?
— Шесть глотков, — сказал Счетовод так же печально. Возможно, ему передалось настроение остальных. Или он тоже был расстроен.
— Да заткнись ты, — буркнул Фарви.
Люди вокруг Персиваля — его друзья, его братья по оружию, превратившиеся теперь в чужих, — сделали по глотку.
— Кэп? — протянул ему флягу Рыжий.
И от этого слова, Персиваля передёрнуло. Тьма внутри него встрепенулась, громыхнула цепями и едва не выплеснулась наружу.
Он толкнул Рыжего так, что тот чуть было не выронил флягу, и быстрым шагом пошёл обратно ко входу в бараки. С едким, жгущим его желанием что-то сделать, что-то исправить. Или сделать хуже — какая, в сущности, разница.
Генерал Даунстренд всё ещё должен был быть внутри. И Персиваль был уверен, что сможет... убить его.
Эта странная, назойливая мысль не давала ему покоя. Схватить его за горло, слушать, как он захлёбывается хрипом, смотреть, как его глаза наполняются кровью, а губы синеют. Неважно, сколько внутри будет солдат. Неважно, кто попробует его остановить. Неважно, что с ним случится после.
Глупая мысль, лишённая всякого смысла. В точности, как и всё, случившееся в последний час. Так что Персиваль позволил ей греть его какое-то время, как держат во рту сладкое вино, чтобы лучше распробовать оттенки вкуса. Хотя и знал, что это невозможно. Невозможно, ведь тогда ему придётся нарушить кодекс отца.
Вдруг чья-то рука схватила его за плечо. Сжала сильными пальцами и попыталась развернуть. Персиваль, который считал себя всегда готовым к бою, лишь вздрогнул и едва не вскрикнул, будто застигнутый на воровстве мальчишка.
— Болло! — взволнованно выдохнул подполковник Альбрехт Орсел. Бывший подполковник. — Боги, я так рад, что нашёл тебя. Думал, ты уже ушёл домой и мне придётся ехать... Послушай, нам нужно поговорить.
Персиваль застыл в оцепенении, не дойдя нескольких шагов до входа в бараки. Вокруг было множество людей. И все, как один, смотрели на них с подполковником. Вновь эти взгляды. Вновь этот осуждающий шёпот!
— Ты... — прошипел Персиваль. — Ещё смеешь подходить ко мне...
Орсел медленно убрал руку. Персиваль должен был поблагодарить его. За то, что остановил Персиваля от входа в бараки. За то, что был прав — там, на корабле. Должен был поблагодарить этого человека за спасение собственной сраной, ставшей теперь бесполезной, жизни. Персиваль должен был сказать, что через несколько дней добьётся аудиенции у генерала Даунстренда и сможет объяснить ему, что именно случилось во время рейда.
Вот только он сказал:
— Это всё ты... — Голос вырвался из горла злобным карканьем. — Ты виноват в том, что случилось!..
«Не я.»
— ... Ты рисковал жизнями команды! Рисковал нашими должностями! И вот, где мы очутились! Будь ты
