время на телефоне… Половина второго ночи… Где Сальваторе? Он сказал, что ему нужно кое о чем позаботиться. Это было пару часов назад. Я открываю журнал вызовов и снова нажимаю на его имя. На два последних звонка он не ответил. Такого никогда не было. Я ожидаю, что и этот останется без ответа, но вздох облегчения вырывается из моих губ, когда слышу его голос на другом конце провода.
— Торе? Все в порядке?
— Да, — отвечает он отрывисто.
— Где ты? Что-то случилось?
— Нет. Я буду через десять минут. — Он обрывает звонок.
Я крепче сжимаю телефон, рука дрожит. Глубоко вздохнув, открываю список контактов, нахожу номер Нино и нажимаю зеленую кнопку вызова.
— Госпожа Аджелло?
— Где он? — рявкаю я в трубку.
— Кто?
— Не морочь мне голову, Нино. Где Сальваторе и что случилось?
В трубке наступает короткое молчание, после чего он отвечает:
— Мы внизу.
— В кабинете?
— Нет. В лазарете.
— Почему? Кого-то подстрелили?
— Да.
— Господи! Кого на этот раз? Почему мне никто не позвонил, черт возьми? — Я поворачиваюсь и направляюсь к входной двери. — Я спускаюсь.
— Не думаю, что это хорошая идея, миссис Аджелло. Босс сказал, что не хочет видеть вас здесь.
Я замираю, когда уже собираюсь повернуть ручку.
— Почему, черт возьми, не хочет?
— Потому что это его подстрелили.
— Что?
— Док извлекает пулю.
Телефон выпадает у меня из рук, и я выбегаю из пентхауса. Я не жду лифта. Спустившись по лестнице, я мчусь по коридору к Стефано, стоящему у входа в медпункт. Увидев меня, он преграждает мне путь и поднимает руку, как бы останавливая.
— Миссис Аджелло, босс сказал, чтобы я никого не впускал.
— Твою мать, уйди с дороги! — Я отбрасываю его руку в сторону, хватаюсь за дверь и вхожу внутрь, но замираю на пороге.
Сальваторе сидит на одной из каталок. Илария рядом с ним зашивает рану на боку. На полу вокруг ее ног разбросана куча окровавленных марлевых салфеток. Я судорожно втягиваю воздух, и на выдохе из меня вырывается что-то похожее на хныканье. Сальваторе поднимает на меня глаза и чертыхается.
— Да что с тобой такое? — кричу я, смахивая слезы с лица и идя к нему. — Неужели нельзя для разнообразия подстрелить кого-нибудь другого? Или это твое исключительное право?
— Милена, успокойся, — говорит он, пока Илария делает последний стежок.
— Не смей говорить мне, чтобы я успокоилась, ты, безрассудный, беспечный идиот. — Я хватаю его за плечи и продолжаю кричать, не обращая внимания на Иларию и Нино, которые стоят слева от меня и смотрят на меня с потрясенными лицами. — Мне надоело считать огнестрельные раны на твоем теле! Ты понял?
— Милена...
— Это в последний раз! — рявкаю ему в лицо, а потом начинаю рыдать. — Обещай мне!
— Это был рикошет. Меня едва задело.
— Мне плевать, будь это хоть чертова капсула для пейнтбола, Сальваторе! — Я шмыгаю носом и стискиваю зубы. — В следующий раз, когда тебя подстрелят, я уйду.
Он хватает меня левой рукой за шею и смотрит на меня, сверкая глазами.
— Чтоб я больше никогда от тебя не слышал подобное, ты поняла меня, Милена?
— Я. Уйду. От тебя. — Сквозь стиснутые зубы говорю я, а слезы продолжают катиться по моим щекам. Я притягиваю его лицо к своему и прижимаюсь губами к его губам. — Черт возьми, Торе.
Кто-то прочищает горло, и я поворачиваю голову, увидев Иларию, стоящую рядом со мной: одна рука у нее на бедре, другая держит рулон бинтов.
— Если вы двое закончили, я бы хотела продолжить, — произносит она, затем глядит на Сальваторе. — А я присоединяюсь к клубу «последний раз». Мне надоело тебя латать. В следующий раз найди кого-нибудь другого. Милена, ему нужно будет принимать антибиотики в течение следующих десяти дней, не могла бы ты проверить, есть ли они у нас в шкафчике?
— Нет. — Сальваторе хватает меня за талию, удерживая на месте. — Нино, пойди проверь шкафчик.
Нино кивает и идет рыться в ящиках, пока Илария перевязывает рану Сальваторе. Я мельком успела ее увидеть до того, как она приступила к работе, и, судя по всему, рана не слишком серьезная.
Тем не менее, я не могу унять дрожь. Когда Нино сказал мне, что Сальваторе ранен, перед глазами промелькнул самый худший из всех возможных сценариев. Даже то, что с ним все в порядке, не помогает избавиться от чувства ужаса.
— Я принесу тебе рубашку, — предлагаю я и поворачиваюсь к лифту, но Сальваторе крепче сжимает меня.
— Нино, пусть кто-нибудь сходит наверх и принесет мне рубашку.
Нино бросает Иларии коробку с антибиотиками и достает свой телефон.
— Я могла бы принести тебе рубашку, — возражаю я.
Сальваторе поджимает губы, затем шепчет мне на ухо:
— Ты сказала, что уйдешь от меня. Пока мне не удастся об этом забыть, Милена, я не выпущу тебя из рук.
— Никаких физических нагрузок, по крайней мере, в течение месяца, Сальваторе, — заявляет Илария.
— Не говори глупостей. — Он медленно спускается с каталки. — Через несколько дней все заживет.
— О, ради всего святого. — Она качает головой и поворачивается ко мне. — Пожалуйста, постарайся его образумить.
Стефано вбегает в комнату, неся в руках белую рубашку, и предлагает ее Сальваторе. Нехотя муж, наконец-то, отпускает меня. Он надевает рубашку, но когда пытается застегнуть пуговицы, я убираю его руки и берусь за дело.
— Его невозможно образумить, Илария. Он упрям, как мул, — бормочу я, застегивая пуговицы.
Только когда дохожу до последней, замечаю, что в комнате воцаряется жуткая тишина. Нино и Стефано застыли на месте в нескольких шагах от меня, их глаза прикованы к моим рукам и к рубашке Сальваторе. С другой стороны от меня Илария сжимает в руках коробку с антибиотиками и точно так же не сводит глаз с моих рук. Я провожу пальцем по ряду пуговиц на рубашке Сальваторе, размышляя, не пропустила ли случайно какую-нибудь петельку. Не пропустила. Покачав головой, я застегиваю последнюю.
Сальваторе целует меня в лоб.
— Пойдем наверх.
— Конечно. — Я киваю и поворачиваюсь к Иларии. — Не хотите с нами?
Она не сразу отвечает. Кажется, она слишком
