Антуан чувствовал себя счастливым, несмотря на физическую боль и странное ощущение, будто тело освобождается от себя самого. Как если бы один из столь дорогих его сердцу экспонатов вдруг сам заговорил с ним, поведал самые невероятные тайны. Ради этого он отдал бы жизнь. Впрочем, именно это, похоже, ему и предстояло…
— Хранители Прошлого, Носители Истины, — грохотал Реза. — В течение последующих пятнадцати тысяч лет мы жили, словно спасшиеся после кораблекрушения на пустынном острове, завернувшись, словно в кокон, в наш язык и наши обычаи, храня память о временах, лишенных памяти, невидимыми глазами наблюдая за вашим миром, между тем как вы даже не подозревали о существовании нашего. Потом произошло неизбежное: нас обнаружили.
Он замолчал, и Роман, невольно заинтересовавшись, поднял голову.
— Вы говорите о периоде, предшествующем письменности, — заметил он. — Откуда вы могли знать, что в действительности произошло? Следы доисторического существования, человеческие или вещественные, не могли вам дать такой информации!
— В противоположность вам, гомо сапиенс, раздробившимся на множество наций и религий, мы оставались спаяны нашими традициями, верованиями, нашим прошлым. Мы все были одной маленькой семьей, плавающей в океане генетических различий. ДНК содержит лишь четыре базовые буквы: аденин, тимин, цитозин, гуанин — всего четыре буквы и биллионы возможных книг! Что же касается нашего рода, мы всего лишь несколько слов в одной короткой главе из истории всего живого.
— И вы утверждаете, будто сохранили устные рассказы о событиях, произошедших десять тысяч лет тому назад?
— В точности как ваш эпос «Гилгамеш»[40], «Поэма об Атрахазисе»[41]или, наконец, ваша Библия, дорогой Роман. Но пока вы понапрасну изучали их в течение многих лет, пытаясь выяснить, идет ли речь о легендах или о реальных фактах, мы знали настоящие ответы…
Антуан сглотнул слюну. Ответы. Ответы на вопросы, которые жгли его губы и душу с самого юного возраста. Народ был памятью истории человеческого рода, живой книгой «одиссеи биологического вида». Ему еще нельзя терять сознание, пока еще нельзя, он должен заставить свою телесную оболочку продержаться еще немного, чтобы успеть услышать ответы, тем хуже, если после этого она сразу взорвется.
— …А после потопа, — говорил в это время Реза, — начались самые серьезные наши неприятности.
Предвидя вопрос Романа, он поднял руку:
— Если вы будете все время перебивать меня, мы тут всю ночь проторчим! Всемирный потоп, о котором упоминается во всех мифологиях, отнюдь не выдумка, это свидетельство серьезного, резкого изменения климата, связанного с внезапным таянием ледников. В разных частях земного шара произошли многочисленные катастрофы. Что же касается потопа, который описывается в Библии и Коране и подтверждается шумерскими летописями, то этот внезапный подъем уровня воды, что последовал за таянием ледников, поглотил целый регион обитания, каким прежде являлось Черное море. Тысячи гомо сапиенс, те, которых вы называете представителями ориньякской[42]культуры, организованные и развитые племена, живущие охотой и собирательством, рассеялись по окрестностям в поисках новых территорий. Некоторые, на свое несчастье, обосновались в этом краю, который, разумеется, нельзя назвать гостеприимным, но он, по крайней мере, был до тех пор необитаем. После того как в результате роковых случайностей мы оказались обнаружены, они решили использовать нас в качестве рабов. И еще в качестве пищи.
Пришла очередь Романа поднять руку.
— Постойте! Но почему вы не защищались? Вы же сложены как геркулесы, почему вы позволили себя поработить?
Казалось, этот вопрос привел Реза в замешательство. Татьяна откашлялась.
— Этому есть целый ряд причин, — ответил он наконец. — Мы привыкли жить под землей, мы построили настоящее подземное царство, со своими дорогами, своими дворцами, культовыми местами, но нас было очень мало. Мы отвыкли от жары, которая царила на поверхности земли, и зачастую пренебрегали умением пользоваться оружием, склоняясь к поэзии. В каком-то смысле были ослаблены ощущением относительной безопасности. К тому же закоснели в своих традициях, — сухо добавил он. — У нас имелось устаревшее и тяжелое метательное оружие. Наши дротики и копья не могли выстоять против оружия представителей граветтских[43]культур. Дело не в том, что мы были глупее их! — пробормотал он сквозь сжатые зубы.
— Так почему же в таком случае?
— Табу! Смерть, все, что вызывает смерть, требовало целого ритуала. Если вам угодно, сложной разрешительной процедуры. Жертвенное оружие, которое использовалось для убийства животных, не могло быть направлено против человека. Единственной дозволенной формой битвы человека с человеком была рукопашная схватка. Смерть, поражающая на расстоянии, как разящая с небес молния, — это привилегия Богини. Тот, кто сеет смерть, бесчестит себя, он не попадет на небеса.
— А ядерных боеголовок это не касается?
— Не забывайте, все это происходило в конце мезолита! — возразил тот. — Целый ворох предрассудков, за которые цеплялись Маги. В то время как мы полировали ритуальные камни в наших святейших традициях, другие изобретали метательные машины для дротиков. Вы спрашиваете меня, почему мы позволили обратить себя в рабство? Численное, техническое и психологическое отставание, — перечислял он, загибая длинные пальцы. — Наши Маги, извечные сторонники пассеизма, привели нас в рабство, как стадо покорных блеющих овец. Конечно, и я должен это признать, в нас, как говорят сегодня, укоренилась мысль, будто противник выше и лучше нас. Мы, горсточка выживших, бледные тени охотников, какими были когда-то, напуганные, объятые страхом перед захватчиками, как слоны перед мышью. Вера в себя — это основная составляющая ярости победителя, разве не так? В общем, — добавил он со зловещим смешком, — мы стали энергетическим сырьем со всех точек зрения. И вот мы здесь, — заключил он, — на Бойне.
— На бойне? — повторил Роман, окидывая помещение новым взглядом.
— Видите эти амфоры по четырем углам алтаря? Мне следовало бы сказать «жертвенного столика». Они служили для сбора крови, которую выпивали во время больших лунных праздников. Желобки в земле — это что-то вроде канализации, по которой текла сукровица, всякие отходы… А мы были закованы в цепи вдоль этих стен, и стражники вызывали нас по одному. Тогда мы погружали левую руку, ту, что от сердца, в жидкий торф, и оставляли на стене отпечаток, чтобы сказать, что здесь жили Люди.
