плечами под идеально сидящим темно-синим пиджаком, как будто мой воображаемый выстрел попал в него, и сел в свое кресло.
Я подошел к столу и тоже сел напротив, в кресло для посетителей.
– Слышь, Витюша, почему тебе насрать на всех? – спросил я. – Почему ты считаешь, что ты лучше меня? Просто потому что у тебя много папиных денег? Почему ты считаешь, что твоя невеста не может тебе изменить со мной? Только потому, что у тебя банк, а у меня – маленький бизнес в кредит? Ты проведи логическую цепочку, и тебе самому станет обидно, что она с тобой, получается, только из-за твоих денег. А знаешь, что по этому поводу говорили религиозные мудрецы? Они говорили, что на самом-то деле ты беднее меня! Потому что я просто живу и радуюсь. И дарю праздник другим. Ну хорошо, не бесплатно дарю, но могу организовать. А ты, вообще, почему ты можешь запихать меня в свою машину и выкинуть посреди города, где тебе это на ум взбредет?
Витюша перегнулся всем своим длинным телом через стол, посмотрел мне прямо в глаза и спросил тихо, но очень увесисто и нецензурно:
– Ты че… приперся сюда, Антон Скворцов? Ты ниче… не попутал? Ты понимашь, че я с тобой ща сделать могу?
И да, блин, мне стало страшно. Через все алкогольные градусы в животе стянулся холодный зеленый комок. И я понял, что если не избавлюсь от него сейчас, то буду ходить так всю жизнь. И я сказал:
– Не хило тебя в Англии обучили по-нашему выражаться. Хочешь знать, почему я пришел? Потому что я не говно. Говно – плавает, а я хожу. Вот я и пришел тебе сказать, что со мной так нельзя обращаться. Если бы ты тогда мне в морду дал, когда я твоей невесте под юбку полез, у меня бы к тебе вопросов не было. Если бы ты тогда спросил, где мне удобно из твоей машины выйти и вообще, хочу ли я в нее садиться, то я бы тоже сейчас здесь не сидел. Так что я пришел тебе сказать, что ты, Витя, – говно. И пожелать тебе большого плавания.
Пока я говорил, Виктор нажал на телефоне какую-то кнопочку и бросил в трубку:
– Вызови охрану сюда.
Так что, как только я пожелал ему большого плавания, в кабинет очень быстро вошел здоровый мужик. Может, тот, который тогда у входа в банк меня уложил мордой в асфальт, а может, и другой.
– Выкини его отсюда, – велел Витюша, кивнув в мою сторону. – И если еще раз его здесь увижу, начальника охраны уволю на хрен.
Я приготовился сопротивляться, но Витюшин амбал, видимо, хорошо натренировался уже выковыривать из этого кресла посетителей, так что я очень быстро оказался у выхода из кабинета, а потом в коридоре. Там стояла немного испуганная секретарша, прижимая к груди какую-то яркую папочку. В их корпоративной цветовой гамме. Амбал потащил меня полусогнутого, с выкрученной рукой по лестнице вниз. По дороге мы встретили еще двух или трех человек, и я крикнул им:
– Говно ваш банк! И генеральный ваш – полное говно!
Амбал за это треснул меня по спине. Охранник открыл дверь, и они вытолкали меня на улицу. Кто-то из них ударил кулаком мне под дых, так что я согнулся пополам. Они стояли и смотрели. Ждали, когда я опять смогу дышать. Потом тот, который вытащил меня из кабинета, сказал:
– Если придешь сюда еще раз, мы тебя вообще по асфальту размажем. Понял?
– Понял, – сказал я.
– Тогда пошел вон, – сказал он и сплюнул.
– Сам пошел, – ответил я. Он ударил меня в лицо. А я ударил его куда придется, но тут подскочил второй и влепил мне ногой по ребрам, так что я снова отлетел и оказался на земле. Сзади закричала какая-то женщина:
– Что вы делаете? Прекратите сейчас же! Я полицию вызову!
– Пошли, – бросил охранник, они оба развернулись и не спеша прошагали в двери банка. А эта женщина, которая кричала, подошла ко мне и сказала:
– Какой ужас! Может, вызвать полицию?
– Не надо.
– Тогда, может, скорую?
Я помотал головой и стал подниматься. Она бросилась помогать, но потом как-то сразу передумала и шагнула в сторону. Я понял: почувствовала, что от меня пахнет водкой. Сунула мне в руку платок и ушла, оглядываясь. А я потащился к автобусной остановке.
Потом
На улице стало уже совсем темно, и это было даже к лучшему. Не хотелось, чтобы мою побитую рожу сейчас кто-нибудь видел. На остановке никого не было, я сел на скамейку, а потом лег на нее спиной. Все три стеклянные стенки были оклеены рекламами, прямо у меня перед глазами какая-то турфирма демонстрировала счастливую парочку на пляже. Они стояли, обнявшись, и смотрели на раскинувшийся слева направо позади морского простора горизонт, обещавший незабываемый отдых. Девушка была загорелая и очень стройная, с волосами, завязанными в высокий хвост, и почему-то я подумал, что это та самая девчонка, что несколько дней назад уезжала на последней электричке со станции Дубки. Она приехала тогда домой с тем своим парнем, у которого на плечах был рюкзак с яблоками, уставшая, раздраженная и закатила ему скандал, что ей надоело проводить все выходные на грядках. Стояла перед зеркалом, смотрела на него в отражении и спрашивала: неужели в моей жизни так и не будет ничего нового, яркого, а только этот старый скрипучий диван, картошка на сковородке, компот из яблок, флоксы эти вонючие? Он молчал. И она ушла от него. Села, вот как я сейчас, на остановке автобуса, закрыла лицо ладошками и плакала, дергала худенькими плечиками. А мимо на своей машине проезжал вот этот мужик, который сейчас на пляже обнимает ее за талию. Остановился, конечно, стал утешать, довез до дома – и ничего такого, не приставал, настоящим рыцарем оказался, рыцарем без кредита и ипотеки. И вот они уже вместе отдыхают на каком-то заграничном ярко отфотошопленном берегу. Я лежал спиной на холодной металлической скамейке и думал, что деньги вообще позволяют отфотошопить жизнь. Все неудачное, что попало в кадр, можно стереть и на этом месте подрисовать новое, дорогое и красивое, как в рекламе. Можно заретушировать все свои недостатки, наложить на каждый день финансовый фильтр, добавить яркости и блеска.
Скамейка под спиной согрелась, я закрыл глаза и почувствовал, что водочное покачивание меня отпускает, и начинает разливаться боль от ударов Витюшиных сторожевых псов: слева по скуле и справа по ребрам. Мне нравилась эта боль, если бы ее не было,
