она зашипела:
– Я не стану играть в твои игры. Сам развлекай своих гостей и партнеров!
Он, ясное дело, не сомневался, что она так ответит – все было заранее решено: мисс Харпер получила разрешение провести вечер вне дома, ее камеристка, которая, как оказалось, помогала Мишелю, убедила ее лечь пораньше и накапала успокоительных капель и, стоило ей уснуть, разбудила Анри, одела его и вывела в сад, где дожидался де Моранвилль, чтобы отдать мальчика людям, которые увезут его в неизвестном ей направлении.
В тот вечер и даже после случившегося Грейс, конечно, об этом не знала: все выяснилось вчера, когда муж самолично открыл ей всю правду. Выглядел жалко, ничтожный червяк, ничуть не похожий на того де Моранвилля, который три года назад презрительно насмехался, заламывая ей руки.
– Я не хотел, Грейс, я действительно, не хотел, чтобы так получилось. Я просто должен был быть уверен, что ты сыграешь отведенную тебе роль примерной супруги на намечающемся приеме! А я знал, что по своей воле ты мне не уступишь...
– … И решил шантажировать меня сыном?
– У меня не было выбора.
Она усмехнулась.
– Выбор всегда есть, Мишель. И ты сделал неправильный! – Она вспомнила, как склонилась над ним, глядя прямо в глаза, и добавила: – Ты убил нашего сына.
А супруг заскулил:
– Это вышло случайно. Я не хотел убивать… И я каждый день в этом раскаиваюсь! Каждый день. Каждый миг своей жизни...
Сердце горело в Грейс так же сильно, как в тот первый миг, когда память вернулась к ней со всеми ужасающими подробностями, но сил ненавидеть этого человека в ней больше не было. Коннор прав: она должна отпустить свое прошлое.
А без прощения это, увы, невозможно...
Эпизод тридцать третий
Коннор Кэмпбелл с трудом удержался от удивленного возгласа, раскрыв утреннюю газету. На весь разворот шла сенсационная новость: «Граф Мишель де Моранвилль, один из богатейших людей нашего времени, найден мертвым в стенах своего дома. Что это, отголосок старого преступления или трагическая случайность?»
Мужчина еще какое-то время глядел на черные буквы, разбегавшиеся перед глазами, а потом торопливо закрыл и сунул газету под стол.
– Что с тобой? – удивилась вошедшая в комнату женщина. – На тебе лица нет.
Он попытался улыбнуться в ответ.
– Просто признание де Моранвилля не выходит из головы. Все представляю себе, как это было...
Грейс Стаффорд, приблизившись, обняла его со спины, уткнувшись носом в макушку.
От нее пряно пахло мелиссой и медом, таким родным ароматом, что у Кэмпбелла защипало в глазах... Какой он дурак, что, поверив словам ее мужа, уехал три года назад, бросив Грейс в ее горе одну!
– Вам лучше исчезнуть из нашей с Грейс жизни, – говорил де Моранвилль, заявившись однажды в его квартирку на Ментегю-сквер. – Подумайте сами, если о вашей связи узнают, кого заподозрят в первую очередь? Вас, любовника, не желавшего делить свою женщину даже с ребенком. Ведь она, вот незадача, не желала с ним расставаться! А обуза вам была ни к чему.
– Мой ребенок для меня не обуза, – возразил было он, но собеседник лишь усмехнулся:
– Ваш ли? Это еще под вопросом. Вдруг вы и вовсе желали похитить чужого ребенка с целью выкупа...
– Это ложь, и мы оба знаем об этом.
– Но кому больше поверят: обманутому супругу или нищему совратителю чужих жен? Но если, конечно, хотите остаться, знайте одно: Грейс сейчас вас не помнит и поддержать не сумеет, а я, коли измена раскроется, запрошу финансовую компенсацию за нанесенное оскорбление... Вы богаты, сэр? Сумма будет немаленькой.
Денег у Коннора тогда не было. Ни гроша. Он мечтал попытать счастье в Америке, для того и списался с приятелем, проживающим в Лондоне. А потом случайная встреча с Грейс, его первой и единственной, по сути, любовью, затормозило все планы. Он узнал, что у них есть ребенок, а Грейс настолько несчастна, что готова бросить супруга. И он, ухватившись за это, сказал, что готов забрать их с собой, увезти на край света, если придется, но это ничтожество де Моранвилль и слышать не хотел о разводе...
Еще и явился теперь его шантажировать.
Коннор, растерянный и несчастный, попытался после того разговора встретиться с Грейс, но затея не увенчалась успехом, лишь ее камеристка, пожалев его, как-то вышла из дома и рассказала, что хозяйка ее нездорова, разум ее помутился – она не помнит последние несколько лет и ищет младенца вместо убитого сына. Мол, было бы лучше не тревожить ее еще больше...
– Она вряд ли вас помнит, – добавила грустно.
И Коннор, с тяжелым сердцем, подгоняемый горечью и виной, однажды взошел на корабль, направляющийся в Гвинею. Там, как он слышал, шла разработка алмазного прииска, и он, страстно мечтая, как и многие до него, внезапно разбогатеть, решил попытать свое счастье...
Удача не благоволила ему.
Три года прошли в тяжелом труде и непрестанных мыслях об умершем ребенке и любимой им женщине, а еще в сожалениях о его трусливом побеге. Зря он тогда испугался де Моранвилля и бросил Грейс! Коннор решил, что вернется, и, едва скопил нужную на проезд сумму, отплыл в Англию. Узнав же, что любимая женщина обретается в Бетлемской королевской больнице, стал навещать ее там, выдавая себя за кузена... Сердце сжималось, когда он видел пустой, потерянный взгляд, глядящий будто через него, но он не отчаивался, снова и снова рассказывая об особенностях шотландской рыбалки, об Абердине и их с Грейс любви...
При этом он каждый раз он держал ее за руку.
Или гладил по волосам.
Она впервые осмысленно на него посмотрела две недели назад...
– Коннор? – спросила глухо, будто вовсе забыла, как двигать губами и издавать звуки.
– Да, это я. Ты помнишь меня? – Он буквально подпрыгнул на месте.
– Мы дружили когда-то... Еще в Абердине.
– А после... помнишь, что было после?
Она долго глядела куда-то поверх его головы, а потом легла на кровать и накрылась по самые уши. Когда его попросили уйти, ему показалось, что Грейс подвывает, как раненое животное...
Его пустили к ней только неделю спустя, и Грейс, едва захлопнулась дверь, вдруг сказала:
– Я вспомнила, Коннор... Вспомнила, что случилось той ночью и хочу встретиться с мужем.
Коннор тогда испугался спросить, что именно она вспомнила – все казалось, любимый им человек, стоит чуть-чуть надавить,
