XIX веке из разных городов Италии, особенно из Ливорно, и поселившихся в Леванте и Северной Африке. Эти ливорнези, или, как их называли на иврите, горним[47], стали играть важную роль в еврейской общинной жизни в ряде городов, особенно в Тунисе{218}. Они сохранили некоторые связи со странами своего происхождения и способствовали возобновлению отношений между евреями Османской империи и евреями Европы. Определенную роль сыграла и небольшая община сефардских евреев из Турции, которые по коммерческим соображениям обосновались в Вене в XVIII в. Они сохранили османское подданство, что, кстати, дало им некоторое статусное преимущество перед коренными австрийскими евреями, а также поддерживали тесные связи со Стамбулом{219}.
Благонамеренная попытка османского еврейского филантропа из Вены обеспечить некоторую реформу в еврейской жизни довела внутреннее напряжение в общине до критической точки. Ссора вспыхнула в 1862 году и, возможно, стала единственным случаем в XIX веке, когда внутренние дела еврейской общины удостоились некоторого внимания — даже тогда минимального — со стороны турецких газет и историографов{220}. Кризис начался с попытки реформ, которым отчаянно сопротивлялся ультраконсервативный раввинат, контролировавший созданные османским законодательством еврейские институты. Внутренний еврейский конфликт довел борьбу до такой степени, что османские власти почувствовали себя обязанными вмешаться. Сначала это вмешательство привело к победе «старой гвардии» и заключению некоторых реформаторов в тюрьму. Однако власти, похоже, пересмотрели вопрос, и в 1865 году еврейской общине была предоставлена новая общинная конституция — не разработанная или предложенная самими евреями, а просто данная им османскими властями. Она основывалась на принятой несколькими годами ранее конституции армянской общины, составленной самими армянами после долгих и яростных споров.
Новая конституция отличалась от прежних положений тем, что в ней предусматривалось участие обычных прихожан, не раввинов, в общинных делах. По условиям этого устроения господство раввината, до сих пор полное и неоспоримое, ограничивалось, и при определенных обстоятельствах раввинат должен был консультироваться с советом прихожан.
При всей опоре на силу указа Османской империи механизм не работал. Раввинам это нововведение не нравилось, прихожане их поддерживали, а у османского правительства нашлись более насущные вопросы, требующие его внимания. Вскоре конституция стала «мертвой буквой», и, пока община сохраняла автономию, у раввината вновь был полный контроль. Только в последние годы XIX века, когда деятельность Альянса породила поколение турецких евреев, получивших французское образование, в общинах империи стал веять новый дух и открылись первые окна на Запад.
Этот процесс шел параллельно с развитием новых позиций у турок и арабов, сопровождаемым общим энтузиазмом, особенно среди наиболее подверженных влиянию либеральных и патриотических идей прозападных и сочувствующих прозападным городских элементов. Многие искренне желали обеспечить определенную эмансипацию немусульманским соотечественникам и привлечь их к общей социальной и культурной жизни в рамках политической лояльности. Как в турецких, так и в арабских городах господствовали настроения либерализма и оптимизма, а также распространенная вера в то, что различные общины империи в условиях нового политического устройства смогут жить в гармонии и работать во имя общего дела.
К началу XX века отдельные евреи даже начали играть определенную роль в политике, что знаменует новый и радикальный отход от прецедентов прошлого и является ярким свидетельством изменений в политических представлениях как большинства, так и меньшинств империи. Участие евреев в политической жизни империи в силу его незначительности несопоставимо с ролью других меньшинств, но примечательно, что оно для них вообще стало возможным.
Однако даже эту небольшую роль отдельные наблюдатели как извне, так и внутри империи сочли чрезмерной. Популярная мифология отводит евреям важную роль в заговорщицких комитетах, которые своей тайной деятельностью при султане Абдул-Хамиде II в конце концов произвели Младотурецкую революцию 1908 года. Обвинения в том, что революция произошла из-за еврейских махинаций, появились почти сразу. В частности, в арабских провинциях свержение режима власти исламского султана[48] было воспринято с ужасом и тревогой, а в ряде городов произошли вспышки насилия против тех, кого считали безбожными узурпаторами султанской власти{221}. Одно из обвинений, выдвинутых против младотурок, состояло в том, что они передали власть немусульманам и, что хуже всего, евреям. Некоторые европейские журналисты и дипломаты, в частности посол Великобритании сэр Джерард Лоутер и его главный драгоман Джеральд Х. Фицморис, оба адепты теории заговора, ухватились за эту тему и стали распространять известного типа рассказы о еврейско-масонских структурах и их замыслах. Эти истории пригодились во время Первой мировой войны, когда союзническая пропаганда искала пути дискредитации режима младотурок в арабском — и вообще в исламском — мире{222}.
В действительности роль евреев в младотурецком движении была невелика до революции и практически отсутствовала после нее. Лидеры движения младотурок, вершившие революцию 1908 года, являлись в подавляющем большинстве мусульманами, в основном турецкими и балканскими, некоторые — арабами. Среди них были и сравнительно небольшие группы немусульман: греков, армян, евреев и арабов-христиан. Несколько особенностей в целом дали преувеличенное и искаженное представление о роли этих меньшинств в движении. Одна из них заключалась в том, что они, чаще выражая свои взгляды на западных языках, были более заметны за рубежом, чем их мусульманские коллеги. Другая причина состояла в том, что многие из них являлись гражданами (иностранных держав) или находились под их покровительством, поэтому их дома, не подвергавшиеся обыску полиции, стали удобными местами встреч для заговорщиков. Однако данный факт не означал, что владельцы этих домов имели значительное влияние. То же самое можно сказать и о масонских ложах, в которых евреи играли определенную роль и которые служили для младотурок полезным прикрытием. Наконец, то обстоятельство, что основным центром деятельности младотурок за пределами столицы были Салоники, крупный еврейский центр, создавало впечатление значительности еврейской роли. Это впечатление подкреплялось деятельностью одного-двух второстепенных еврейских деятелей, в частности, некоего Эммануила Карассо (также Карасу), еврея из Салоник, занимавшего видное место в партии младотурок до и во время революции. Гораздо более важной фигурой был экономист Джавид-бей, который принимал участие в революции 1908 года и несколько раз занимал пост министра финансов в младотурецкой администрации. Он был не евреем, а из дёнме.
Единственным евреем являлся Карассо, но его карьера длилась недолго. В состав первого османского парламента, избранного после революции 1908 года, входили 147 турок, 60 арабов, 27 албанцев, 26 греков, 14 армян, 10 славян (болгар, сербов, македонцев и др.) и 4 еврея. Эти пропорции более или менее сохранялись на протяжении оставшихся лет империи{223}.
Экономическое положение османских евреев оставалось в целом плачевным. Профессии, наиболее часто фигурирующие в записях школ Альянса о родителях
