То, что она тянула, сомнений не было.
Маньяк начал хрипеть, раздирать пальцами горло. Затем его подняло в воздух, и он задергался всем телом. Глаза стали обычными человеческими...
Раздался хлопок, и в ноге маньяка оказался дротик. Убийца сразу затих и повис в воздухе тряпичной куклой.
Марк посмотрел наверх. На лестнице стоял Константинов с ружьём. Рядом отец.
Демон-старший положил руку Маше на плечо, наклонился к самому уху и что-то прошептал. Глаза девушки вернулись к обычному состоянию. Она несколько раз моргнула, непонимающе посмотрела на Голицына, затем на Марка и бросилась к нему вниз по лестнице.
Юрий Алексеевич поднял люстру, и Марк смог освободить ногу. Указал отцу на улицу, и тот бросился искать жену.
Константинов спустился вниз. Оглядел бедлам и, бормоча себе под нос ругательства, начал считать подчинённых.
— С тобой все понятно, — махнул он на хромающего Марка. — Этот отдыхает, пусть отдыхает, — скользнул взглядом по Кириллу. — А этого в Еленовку.
Он подошёл к Ворону, рядом с которым сидела рыдающая Лиза, едва коснулся их, и все трое испарились.
Марк, опираясь на Машу, доковылял до маньяка, который лежал на полу без движения, раскинув руки и ноги в стороны. Наклонился и сорвал с лица убийцы шарф.
— Твою мать... — прошептал Марк и зажмурился. — Идиот. Ты полный идиот.
— Кто это? — спросила Маша, и прижалась к нему.
— Белая ворона, — закусил губу Марк.
Ему было жаль, ему было очень жаль, что маньяком оказался именно этот акудзин.
***
Переговорная Седьмого отдела напоминала лазарет.
Марку повезло, перелома не было, но ногу зафиксировали так, что он едва ли мог ходить, поэтому сидел в кресле вытянув ее.
Маша дремала рядом, прижимаясь к его плечу.
Ворон с Лизой оставались в Еленовке. Прохорова заявила, что Иван жить будет, но на недельку придется поселиться в больнице. Лиза была с ним, наотрез отказавшись покидать больничную палату.
Кириллу ввели антидот, так что он сидел над кружкой кофе и пытался бороться со сном. Получалась плохо, поэтому периодически он бессильно ронял голову на грудь и пытался поспать. Константинов не давал, выполняя указания Жанны Игоревны.
Софья Эдуардовна выглядела прилично за исключением лёгкого сотрясения, пары синяков и кровоподтёков, которые безуспешно попыталась скрыть косметикой.
Помимо них в Седьмой отдел прибыли Демон-старший и Гессен-Штатский.
— Ищейка, просыпайся! Эта тварь почти очухалась! Тебе допрос вести! — рявкнул Константинов на вновь задремавшего Кирилла.
От его голоса подскочила и Маша. Все тут же заинтересовано уставились на нее.
— А к вам, дорогая, у нас тоже есть вопросы, — хищно улыбнулся Константинов.
Марк оскалился в сторону начальства и положил руку Маше на плечи, словно защищая.
В этот момент в кабинете появилась Прохорова. Она окинула всех взглядом и остановила его на Маше:
— Аху...
— Жанна Игоревна! — воскликнул Константинов.
— Да-да, и вам не хворать, — бросила она через плечо и, подойдя к Маше, начала внимательно изучать ее. — Да тут даже больше десятки, я даже не могу определить точно, но... Я такой силы ещё не видела.
— Она не моя, — всхлипнула Маша.
— Уже твоя, — возразил Голицын-старший. — Носителей уже нет, так что теперь твоя.
— Но как? — выдохнула Прохорова, словно перед ней сидела не девушка, а диковинная зверушка.
— Я это и хотел выяснить, — подхватил Константинов. — Как, твою мать, ты, Мария, это сделала?
Маша не ответила, а уткнулась в плечо Марка. Тот бросил злой взгляд на начальство и предостерегающе покачал головой.
— Маша, — подал голос, молчавший до этого Кирилл. — Я должен его допросить, но без твоей помощи я не смогу восстановить всю картину. Помоги, пожалуйста.
— Если я скажу... или он скажет, — отвечала Маша, не глядя ни на кого. — Вы можете получить оружие против друг друга. Этим могут воспользоваться те, кто жаждет силы и власти. Но вы не правы. Сущность не в оболочке, не в сосуде. Она и есть сосуд. А я слышу их. Слышу их и хочу забрать.
Она всхлипнула, и Марк прижал ее к себе, а в следующий миг они исчезли.
— Ну приехали! — выплюнул Константинов.
— Ничего. Девочке нужно подкрепиться. Мы не знаем, что с ней, и как это произошло, но она никуда не денется, — добродушно отвечал Гессен-Штатский. — А вот над ее словами нам стоит подумать. Так ли нам нужно знать об этом? Она в чем-то права.
— Я бы на ее месте послала бы всех к черту, — высказалась Софья Эдуардовна, затягиваясь тонкой дамской сигаретой. — Она абсолютно права. Это оружие, и оружие сильное. И чем позже об этом узнает общественность, тем лучше.
— Согласен, — поддержал жену Юрий Алексеевич. — Но нам все равно надо выяснить, как она это сделала, чтобы понять, чего опасаться.
— То есть мы можем отобрать у нее эту силу? — почесал затылок Константинов. — Она же не акудзин!
— Уже акудзин. Только попробуйте к ней прикоснуться — убью, — заявила Софья Эдуардовна.
— Госпожа Голицына, к чему такие заявления? — подозрительно сощурился Константинов.
— К тому, что сила моей семьи при помощи этой девушки останется прежней. И не говорите, что это для акудзин неважно. Что происходит с теми, кто, имея силу, не думает о том, что ее следует сохранять в семье, вы все сегодня видели. Это удар, и удар для всех, — она нервно затушила окурок и с вызовом посмотрела на всех по очереди. — Девушка под защитой семьи Голицыных. Не захочет говорить — не будет.
Константинов не стал ничего отвечать. Перевел взгляд на Гессен-Штатского. Тот задумался и повернулся к чете Голицыных с добродушной улыбкой:
— Дело будет засекречено. Акудзин много. То, что Марк нашел себе сильную партию ни у кого не вызовет вопросов. Но лучше бы довести ее до десятки. Ее нынешняя сила может вызвать вопросы, если она столкнется с медиком.
— Я готова подписать все что угодно, лишь бы увидеть это, — проговорила Прохорова, все ещё находясь под впечатлением.
— Вот и прекрасно. Все, кто был свидетелями этого, знают правду, остальным она ни к чему. А как объяснить общественности? Да никак. У Седьмого отдела есть особые полномочия. Главное, что маньяк пойман и понесет самое суровое наказание, — председатель посмотрел на каждого присутствующего, словно закрепляя незримый договор.
С ним согласились. По-другому быть не могло.
