—Дела хорошо. Спала тоже нормально. Сегодня забрала вещи с работы. Ты позавтракал? Не нужно говорить. Достаточно просто кивать.
—Съел что-то дико полезное и выпил коктейль, который ты мне принесла. Судя по его составу, через пару недель я стану бодибилдером.
—Хватит болтать,— напоминаю я и опускаю глаза, потому что в этот момент Матвей гладит мою ладонь большим пальцем.
—Через месяц буду как новый. Обещаю.
Я хочу ответить, что в вопросах здоровья не стоит торопиться, но отвлекаюсь на стук открывшейся двери. В палату входит женщина лет сорока пяти в компании мужчины чуть постарше. Сначала я думаю, что это пришли навестить соседа Матвея — пьяницу средних лет, но, когда пара, ощупав нас взглядами, начинает приближаться, начинаю паниковать.
Мою панику усиливает и следующая фраза Матвея:
—Вы что здесь делаете, мам?
Нет сомнений в том, что мне не послышалось: передо мной действительно мать Матвея. Те же русые волосы и тот же цвет глаз, правда черты лица куда менее яркие и выразительные, чем у сына. В них прослеживается какой-то скрытый дефект, помятость, говорящие о том, что годы зависимости не прошли даром.
Женщина смотрит на наши сцепленные пальцы, отчего я непроизвольно разрываю замок и поднимаюсь со стула.Чувствую себя девушкой, которую чужие люди застали голой в постели их сына-подростка. Сына, который гораздо младше.
—Здравствуйте,— говорю я сдержанно.— Стелла.
Женщина мечется взглядом между мной и Матвеем и, пробормотав ответное «здравствуйте», будто забывает обо мне и целиком сосредотачивается на сыне. Прижав ладонь ко рту, она издаёт звук, похожий на сдерживаемое всхлипывание.
—Как тебя угораздило, Матвей? Почему не позвонил и ничего не сказал?
Матвей приподнимает руку, приветствуя мужчину за её спиной, и после переводит взгляд на мать.
—Не сказал, чтобы не видеть твоих истерик. Кто тебе позвонил?
—Тётя Маша Лисина. Дениска ей рассказал. И правильно, что позвонила. Мой сын в больнице с переломами лежит, а я даже и не в курсе. Зачем ты так, Матвей? Я ведь волнуюсь.
Матвей измученно морщится: то ли от смущения, то ли от боли.
—Мам, хватит, пожалуйста. Стелла, это моя мама, Антонина. А это её муж Вениамин.
Две пары глаз снова находят меня. Мужчина смотрит смущённо, мать Матвея — с недоверием и опаской. Её взгляд цепляется за бриллианты у меня в ушах, скользит по пиджаку. Моя одежда куда изысканнее её наряда из дешёвого полиэстера, и одна туфля стоит втрое дороже, чем всё, что надето на её спутнике. Я другая, принадлежу другому миру, и я его старше. Что я делаю рядом с её сыном?
—Очень приятно.— Имитируя непринуждённость, я по очереди улыбаюсь им и Матвею, давая понять, что всё в порядке.— Я выйду за кофе. Разговаривайте.
Матвея мне, конечно, не обмануть. Знаю это по извинениям, отчётливо проступившим в его взгляде. Он хорошо меня изучил и догадывается, что я напугана до чёртиков появлением его родственников. Я не была к этому готова. Мы даже вместе ни разу на людях не появлялись, не говоря уже о том, чтобы встретиться лицом к лицу с его матерью, которая к тому же расстроена состоянием сына. И это она ещё не в курсе, что Матвей оказался здесь из-за меня.
С каждым шагом, удаляющим меня от его койки, голоса новоприбывших оживляются. Начинают шуршать пакеты, по полу скребёт стул. Конечно, это в порядке вещей. Они приехали к сыну, а я для них чужая.
В дверях я всё-таки оборачиваюсь. Взгляд Матвея устремлён на меня, в нём застыла тревога. «Я вернусь»,— выговариваю одними губами и снова ободряюще ему улыбаюсь.
Лишь оказавшись в коридоре, я могу полноценно вздохнуть. С родителями Романа я познакомилась за месяц до нашей свадьбы на заранее обговорённом ужине. И там меня никто не рассматривал и не задавался вопросом, какого чёрта я забыла рядом с их сыном. Хочется курить. Но своих сигарет у меня нет, а Матвей бросил. Забавно будет вернуться в палату и попытаться стрельнуть сигарету у его отчима, чтобы окончательно добить несчастную мать.
Удивительно, но стакан поганого порошкового кофе приводит меня в чувство. «Случилось и случилось»,— философски думаю я, вращая его в руках. Последние несколько месяцев мою жизнь вообще стало сложно прогнозировать. Матвей того стоит. Всего этого. К тому же, что меня так задело? Что его мать разглядывала мои украшения? Мы же обе женщины, в конце концов. Разве я сомневаюсь в независимости Матвея и в том, что он никому не позволит вмешиваться в свою жизнь?
В этих размышлениях я провожу около получаса, пока от сидения на жёстких пластиковых стульях не затекают бёдра. Выбрасываю недопитый кофе в урну и встаю. Надеюсь, к этому времени все важные темы воссоединившаяся семья успела обсудить и мне не потребуется выдумывать новую причину для бегства.
Едва я захожу в палату, разговор резко обрывается и воцаряется смущённая тишина. Ненавижу такое чувство. Будто помешал себя обсуждать.
—Мы тогда у тебя остановимся, Матвей,— спустя паузу произносит его мать, отодрав от меня вопросительный взгляд.— А то гостиницы в Москве ещё сильнее подорожали.
Единственный комплект ключей находится у меня. Матвей пока не знает, что я не планировала оставаться в его квартире. Помимо сражения с болью, сейчас ему приходится разрываться между мной и своей семьёй.
Заёрзав, Матвей смотрит на свою мать, явно собираясь ей отказать, но я его опережаю. Ни к чему эти бессмысленные жертвы.
—Ты ведь дал мне ключи, чтобы я собрала тебе сумку.— Запустив ладонь в карман пиджака, я обхожу расположившихся рядом с ним родственников и выкладываю связку на тумбочку.— Я к тебе ближе к вечеру заеду, хорошо? Не буду вам мешать.
—Ты не мешаешь.— Матвей резко дёргается, приподнимаясь на локтях, и моментально кривится от боли.— Останься.
Его мать хранит молчание. Я понятия не имею, что делать. Оставаться здесь, чтобы усугублять общий дискомфорт и провоцировать неловкую тишину? Я не хочу. Потом. Пусть наговорятся. Матвей сам упоминал, что они давно не виделись.
—Я пойду,— мягко повторяю я, забирая сумку, лежащую у него в ногах.— Будем на связи. Всего вам доброго.
Эти слова я адресую его матери и отчиму и в ответ получаю невнятное бормотание. Матвей со сломанной челюстью говорит разборчивее, чем они.
Не глядя Матвею в глаза, я устремляюсь к выходу. Не смотрю специально, чтобы не испытывать чувство вины за то, что оставляю его. Они не близки с матерью — это я давно поняла. Надеюсь, у неё хватит ума не мучить его расспросами.
Неплотно прикрыв за собой дверь, я останавливаюсь и в порыве мазохизма прислушиваюсь к возобновившейся беседе. Хочу знать, о чём они говорили, пока меня не было. Самое хреновое я уже представила. Может быть, на деле не всё так ужасно.
Но нет. Ни черта.
—Сколько лет этой женщине?
