внутри несколько семечек, и ничего больше. Внутри что-то оборвалось. Сердце екнуло. Прочная веревка надежды превратилась в тоненькую ниточку, потому, что карман был правый. Тот, в который я положил, и из которого не вынимал пистолет. Рука быстро переместилась в другой карман, но только для того, чтобы убедиться, в его пустоте. Все так. Левый карман и должен быть пустым. Я держал телогрейку за воротник, и смотрел на нее, ошарашено открыв рот. Что делать в подобной ситуации? Мне и в голову не могло прийти, что такое возможно. «Да, нет. Не может быть! — подумал я. — Он за подкладку завалился. Точно завалился. Не мог же он пропасть?» Я сунул руки в рукава, и одел телогрейку. Мысленно я молился, всем возможным богам, не решаясь залезть в карманы. В глубине души мне был известен ответ, я знал, что они пусты, но мне хотелось верить в свою глупость, рукожопость, и не наблюдательность.
А потом вспыхнул маленький огонек надежды. Возможно, когда я пришел, той августовской ночью, и снял телогрейку, пистолет вывалился из нее, и лежит теперь где-нибудь под сеном. Эта мысль подтолкнула меня все-таки проверить карманы еще раз, и убедиться в отсутствии оружия в них. Пусто. Как я и думал. Но надежда оставалась. Пусть небольшая, может быть совсем крохотная. Я опустился на колени рядом с тем местом, откуда только что вытащил телогрейку. Аккуратно погрузил пальцы в сено, и принялся ощупывать пол. Я обшарил каждый сантиметр. Ничего. Тогда я решил убрать вообще сено из зоны поиска. Небольшие охапки отбрасывались мной в сторону, до полного очищения поверхности пола. Даже, когда осталась маленькая кучка, под которой не смогла бы спрятаться и мышь, надежда все равно оставалась. Но она растаяла. Пол был чист. Пистолета не было. Я тяжело опустился в сено, и попытался как-то осмыслить этот факт. Мысли роились в голове, и мешали сосредоточиться, и принять случившееся, как неизбежное. Мне нужно не просто свыкнуться с мыслью о том, что пистолета больше нет, мне нужно понять куда он мог деться, каким образом исчез. Кто в этом замешан?
Кто? Вот главный вопрос, на который мне предстояло найти ответ. Или придумать правдивую версию, и поверить в нее. Итак, рассмотрим бабушку в качестве подозреваемой в похищении. Что мы имеем? Мотив. Мотива нет, но возможно она увидела пистолет, подумала, что он настоящий, и выбросила. Почему выбросила? Чтобы я не убил кого-нибудь, и не отправился в тюрьму. «Версия вполне достойная», — подумал я, перебирая пальцами волосы на голове. Но зачем она тогда послала меня на чердак за телогрейкой? Пистолет то был в ней. Если я разбираюсь во взрослых, то они могут по-тихому забрать опасную вещь, и не говорить об этом, думая, что ребенок вскоре забудет про нее. Но если так, то получается, что бабушка проболталась, и выдала себя. А это совершенно исключено, потому, что когда взрослые забирают твою вещь, они совершают преступление против тебя, и помнят о нем еще очень долго. Опять же почему она не забрала отсюда телогрейку? Да, почему? Может, забыла, когда пистолет нашла? Нет. Она его не находила, потому, что не видела телогрейку. Бабушка сюда не поднималась. Да, она же старенькая, и не любит ходить по лестницам.
Но, если это не она, тогда кто? И я принялся сильнее массировать пальцами кожу головы, ероша волосы на макушке. Кто, кто, кто? Ход мыслей прервался, как только одна из них, похожая на тень от догадки скользнула по моему сознанию. Это мог быть кто-нибудь из так называемых друзей. Не подозревая о том, что я уехал, любому из них ничего не стоило открыть калитку, пройти по двору, и забраться на чердак. Зачем? Да все просто: если я долго не выхожу, значит, сплю еще. Меня надо разбудить, и вернуть обществу. Но кто из них? Подозреваемых было немного. Двое. Споукли, и Вилли. Как раз те, с кем мы когда-то воровали вместе клубнику. Только они обладали хамовитой деревенской бесцеремонностью, граничащей с обычной наглостью.
А потом я представил, как это могло быть. «Споки», как мы его звали пришел со своего края деревни на опушку леса напротив нашего дома. Полазил там по кустам в поисках чего-нибудь интересного, а потом, изнывая от скуки, решил что ему нужна компания. Наглости, как я сказал, ему хватало, к тому же собаки во дворе у нас не было. Он подошел к калитке, и посвистел, как это делал обычно. После нескольких минут ожидания, и пинания носком кроссовки забора, решил, что настал черед активных действий. Он поддел пальцем металлическое кольцо, удерживающее калитку в закрытом состоянии, и потянул створку на себя. Путь свободен, замок открыт.
Ощущая себя разведчиком на вражеской территории, Споки не стал возвращать калитку на место, на тот случай, если вдруг придется второпях покидать гостеприимный двор. Отчасти ему было стыдно, что он вошел без спроса, но в тоже время ему это нравилось. Появлялось какое-то странное возбуждение, оно делало его слух острым, а реакцию молниеносной. Спина под рубашкой покрылась прохладной испариной. Споки подошел к лестнице, ведущей на чердак, и огляделся. Никого. Он остался незамеченным. Не переставая озираться по сторонам, он взобрался на самый верх, и потянул за дверную ручку. Чердачная дверь шевельнулась. Но не открылась. Ее удерживала щеколда. Такая маленькая дощечка, по форме напоминающая небольшой ромбик, с круглой шляпкой гвоздя в середине. Ее вбивали в дверной косяк, таким образом, что когда она стоит вертикально, то дверь можно открыть, а если ее повернуть горизонтально, то нельзя. Споки сразу сообразил: если чердак закрыт, то Барти внутри нет. Не могли же его закрыть там. Значит, и ему здесь делать нечего. Он, конечно, надеялся застукать друга за чем-нибудь интимным, и шантажировать его потом, но, коли его нет, то пора уходить.
Нога уже спустилась на одну ступеньку, как волна еще большего возбуждения охватила Споукли. У него аж дыхание перехватило. Он огляделся еще раз, и повернул щеколду, открывая чердак. Наконец-то он увидит, как живет Барти. Это было странно, но он не приглашал сюда никого. Значит, здесь было что-то секретное, какая-то тайна. Споукли любил тайны, особенно ему нравилось знать о человеке что-то такое, от чего тому становилось стыдно. Такое знание давало власть над этим человеком. Он знал, что иногда его брат любит ходить без трусов. Хотя тот уже не был маленьким братиком. Ему было восемь. Но когда он оставался один, то стремился сразу оголить свое достоинство, спустив штаны до колен. Особенно ему нравилось прятаться в кустах, где его никто не видел, и смотреть на проходящих мимо жителей деревни. Само собой, со спущенными штанами.
Он знал, где его друг Вилли, с которым он частенько воровал клубнику, хранил свой секрет. Он прятал его в туалете, за одним из слоев рубероидной стены. Это был пожелтевший, изрядно потрепанный снимок, не детского содержания. Обнаружил Споки его случайно, так же случайно, как застукал брата в кустах, и без штанов. Он пришел к Вилли в гости, а тут вдруг в туалет захотелось. И он бы с удовольствием справил нужду в лесу, но испугался, что не успеет добежать до него. Казалось бы простая случайность, но что-то неведомое направляло Споукли в этот туалет. А когда он вошел внутрь, и заперся на крючок, то заметил, что уже не хочет справлять нужду. Что ему требовалось, так это найти чужую слабость. И он знал, что она здесь. Споукли везло на такие вещи, он словно чуял их. Долго искать
