когда горят, они кричат от боли, их кожа покрывается…
— Хватит! — Станислав стукнул ладонью по подлокотнику кресла. — Разошелся! Отстань от мальца хоть на минуту и обрати свое драгоценное внимание на меня! Давай пошлем за чарконтролем?
— Посылай, — безразлично отозвался помощник. — Я не уверен, что они могут быть тут чем-то полезны. Даже скорей наоборот.
Следователь задумался. В комнате повисла тревожная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов.
— Я…я их…
Талькин обернулся к наследнику.
— Так вы же, граф, именно этого и хотели, разве нет? И потом, кажется, ваша профессия состоит как раз в убийстве врагов государства. Или я что-то путаю и Великокняжеский корпус теперь занимается благотворительностью? Чините крыши старушкам и стираете пеленки в детдомах?
Николай покраснел — судя по всему от стыда и от злости сразу.
— Вы… вы не имеете права!
— Имею!
Слово прозвучала резко, словно пощечина.
— Имею! — повторил Юрий и отвернулся от ненавистного лица. Гастин промолчал.
Николай зло закусил губу.
Часть 14
Катерина била, не глядя — слезы застилали ей глаза, но с сумасшедшим упорством. Замах-удар-замах-удар-замах…
— От-стань-те! От-нас! Ос-тавь-те ме-ня в по-ко-е!
Деревяшка погрузилась в грязь, увлекая за собой держащую ее девушку. Климская, зло сцепив зубы, поднималась из болотной жижи. Пальцы упорно вцепились в импровизированное оружие.
Евстафий исчез. Перед ней стояла беременная женщина.
— Ты убьешь нас? — спросила она. — Ты сможешь? И тогда не будет никакого Николая, не будет чар на доме, закрепленных материнской темной кровью, и некому будет тебе помешать получить наследство. Ты же этого хочешь, да? Богатства. И нашей смерти.
Екатерина попыталась шагнуть назад, но не смогла. Болото не отпускало.
— Нет! Забирайте с собой в Ад и свое наследство, и своего Николая! Я просто хочу жить! Без чужих советов-приказов! С ним! Просто жить!
Инкнесса посмотрела в сторону мужа. Тот пошатнулся, словно тонкая березка на ветру, и вдруг повалился в болотную жижу. Елена улыбнулась.
— Что ж, тогда наслаждайся. Думаю, пара минут у вас еще есть.
Катя не отрывала взгляда от мужского тела. Климский не шевелился.
— Миша!!!
Грязь не отпускала, и Катерина поползла к мужу на четвереньках. Деревяшка была потеряна где-то по пути и тут же забыта. Осталось только расстояние между ней и Климским.
— Миша! — позвала она, наконец приблизившись к цели. — Миша! — схватила его за руку, приложила грязную ладонь к своей щеке. — Очнись! Пожалуйста…
Ей не ответили. Завыли где-то рядом волки. Катерина легла рядом с мужем, обняла его и тоже завыла.
Кольнула шпилька, зажатая в левом кулаке.
Истязательница приблизилась к ним медленным шагом хозяйки положения. Катерина отстраненно отметила, что босые ноги Елены оставались чистыми несмотря на то, что шагали по болотной жиже. Матово-белая кожа казалась слепленной из снежинок, словно крови в этом теле не было ни грамма. Катя посмотрела вверх, в черные, полные тьмы глаза и вдруг со всей силы всадила шпильку в стоящую рядом с ее лицом ступню.
Женщина вскрикнула и истаяла.
По лесу пронесся хохот. Издевательский, но все-таки немного неуверенный.
Катя встала, подхватила мужа под подмышки и потащила в неизведанном направлении.
— Здесь же должен кто-то жить, — зашептала она, глотая слезы. — Мы найдем кого-нибудь. Если идти все время прямо, то можно выйти к… куда-то. К людям. Так писали в какой-то газете…
Голова Михаила безвольно качалась из стороны в сторону.
За деревьями прятались хихикающие тени.
Ветер, дувший ей в спину, шептал:
— Ты не дойдешь.
Катя медленно, шаг за шагом, пятилась в…никуда. Пятилась до тех пор, пока не споткнулась. Вместе с мужем она покатилась по склону то ли оврага, то ли холма, слыша вслед издевательский скрип голых ветвей и волчий вой. В какой-то момент боль пронзила ее ногу, потом плечо, и наконец падение завершилось. После такого спуска Климская долго лежала на земле, приходя в себя, прежде чем попробовала подняться. Но встать не вышло: ступня взрывалась болью, стоило просто до нее дотронуться, не говоря уже о «ходить». Обессиленная и измученная, Катя, вскрикивая от каждого движения, подползла к телу мужа и легла рядом, утыкаясь носом ему в шею, прислушиваясь к почти неслышным, редким вдохам. Прикрыла глаза. Усталость, апатия, обреченность навалились на плечи гранитной глыбой, пригвоздили ее к земле. Да и зачем ей вставать, куда она без Михаила пойдет? И нога…
Деревья, и без того уродливые, скрючивались еще сильнее в безобразном ликующем танце.
А может у нее просто кружилась голова.
Катя прикрыла глаза.
Жизнь уходила. Через кончики пальцев, через рваные выдохи, через крупные слезы. И это было правильно. Жизнь больше не имела смысла.
В какой-то момент Кате показалось, что ее прижали теснее, делясь теплом… И она покорно прильнула к холодеющему телу.
Упала звезда. Или это свет фонаря? Или глаза чудовища? Уже и не разобрать…
— Тише, девочка, тише, — ее подхватили на руки. — Все будет хорошо.
«Не будет» хотела сказать инкнесса, но не смогла — провалилась в небытие.
* * *
Свет погас. На мгновение потянуло могильным холодом, послышалось чье-то карканье, но через секунду невнятное видение исчезло — опять был день, а трое мужчин находились в богато убранной гостиной. В столовой, находящейся от их месторасположения через коридор, упало что-то тяжелое. Мужчины переглянулись и бегом отправились в комнату напротив.
Повсюду была грязь. На полу с запекшейся на лице кровью лежал практически неузнаваемый Михаил — лежал без движения, как брошенная кукла. Рядом незнакомый мужчина в черно-серых одеждах устраивал рядом мужем пребывающую без сознания инкнессу. Платье ее было порвано, залито грязью и кровью, лицо — тоже, волосы спутались. Пожалуй, ее вид мог шокировать, если б до этого вошедшие не увидели гораздо хуже выглядящего Михаила.
— Чистые тряпки, горячая вода, сменная одежда, пара расторопных служанок, мази все, какие есть в доме.
Командный голос неизвестного больше всех возмутил юного Мережского, лицо которого тут же приняло выражение благородного негодования. Гастин и Талькин обменялись подозрительными взглядами — и только. Шагнувшего было вперед Николая Юрий придержал как щенка, схватив за шиворот.
— Вы кто такой? — неприязненно поинтересовался следователь, не торопясь подходить ближе.
Незнакомец обернулся. Лицо его было сероватым, глаза такими темными, что невозможно было понять, есть ли в них вообще зрачок. Короткие волосы топорщились в разные стороны. Это могло бы вызвать улыбку, будь такой беспорядок на голове какого-нибудь Коли Мережского, над видом же сурового пришельца из ниоткуда никто не улыбнулся. Впрочем, может этому способствовали огромные тонкие ножи, небрежно свисавшие с широкого кожаного ремня, украшенного странными символами.
— Я — тот, кто ходит по изнанке мира, — спокойно ответил
