Вторым человеком, которому Алексей сделал операцию по замене хрусталика, был некий полковник Головин. Мужчина немолодой, состоятельный и на пять тысяч согласился не раздумывая. Мы наглым образом задрали ценник, разумно рассудив, что пойдут слухи не только о чудесном исцелении незрячих, но и о том, что это дорогое удовольствие, тем самым снизив число посетителей.
Размещать полковника с его сопровождением пришлось у меня в поместье, поскольку нужно присматривать и кому-либо такую деликатную работу нельзя поручить.
Снова встал вопрос об ассистентках и не простых, а чему-то обученных. Лёшка давно начал присматриваться к крестьянским ребятишкам, выискивая среди них толковых, но это задел на будущее. Те же два медика, которые нас навестили, никакой пользы не принесли.
Прозорова, пытающегося примазаться к нашей славе и найти черновики справочника, я всё же сумел выставить из поместья, категорично заявив, что даже если у нас что-то и есть, я ему не дам. На самом деле меня выбесило то, что этот мутный тип шнырял по дому и везде совал свой нос. Не раз и не два слуги докладывали, что перехватили господина уже в моих личных покоях. Он ещё и замок в кабинет разглядывал через лупу (мою лупу!).
Замок из двадцать первого века, конечно, отличался от тех, что делали местные. Он был аккуратный, врезной и крепкий. Второй раз с кочергой возле кабинетной двери его застал Лёшка и послал не только матерными словами, но и физически, применив кочергу и велев упаковывать вещи и отправляться обратно.
Дубовицкий вёл себя не в пример лучше. Собственно, его интересовала возможность излечить свою руку. Алексей диагноз смог поставить приблизительный, предположив, что здесь перелом со смещением и разрыв сухожилий. Без рентгена не узнать. Да и не хирург Лёшка. Он дал общие рекомендации и, собственно, всё. После Дубовицкий у нас занимался тем, что читал тот самый справочник, что послужил поводом приезда Прозорова.
Мы Дубовицкому даже не стали рассказывать про операцию по замене хрусталика. Зачем? Помочь он не смог бы из-за руки, а лишний бы человек только помешал. И пока полковник отлёживался в дальних комнатах, мы и этого профессора вежливо попросили съехать, подарив справочник. В самом деле дом-то не резиновый.
По зимней дороге наш регион становился доступен для посещения всеми желающими. И если от тех, кто приезжал конкретно к старцу Самарскому, можно было легко избавиться, то своих личных гостей так просто не выпихнешь. Ту же графиню не знаем, сколько ещё терпеть. Дама чувствовала у меня в поместье вполне комфортно, не скучала и уезжать не планировала. Но эта хотя бы денег давала.
Периодически появляющаяся у нас Лопатина вела себя нагло и беспардонно. В конце концов мне пришлось с майоршей серьёзно поговорить. Чего ей зря таскаться? Алексей весной женится, а просто приезжать погостить слишком большая роскошь с учётом того, сколько сейчас едет людей в Перовку.
Очередной гость был из Москвы.
— Господин Шиховский Иван Осипович, — ознакомился я с бумагами. — Профессор ботаники, общей терапии и рецептуры московского отделения Медико-хирургической академии.
Высказываться вслух, что ботаник нам не нужен, я воздержался.
— Лизин справочник по травам дошёл и до профессоров, — высказал Лёшка потом своё мнение.
— Если это так, то пользы от профессора будет много. А почему к нам только профессора приезжают? — озадачился вопросом. — Мне бы простой врач в помощниках не помешал.
— Потому что этих экстраординарных в это время как собак нерезаных. А обычный врач без защиты диссертации человек подневольный и покинуть место службы для изучения чего-то там не может.
Разворошили мы столичный клубок медиков знатно. Удивительно, что им понадобилось два года для того, чтобы осознать и отреагировать серьёзно. На самом деле проблем с медиками хватало и без нашего появления. После войны с Наполеоном государь император повелел ликвидировать огромный дефицит врачей на военной и государственной службе за счет подготовки лекарей «из природных россиян». Сказанное не означало, что бороться с дефицитом врачей должны были только медико-хирургические академии. В решении этой задачи принимали участие и медицинские факультеты университетов, и созданные при университетах специально для подготовки лекарей «в службу» медицинские институты.
Дубовицкий во время наших бесед подробно расписал происходящее в учебных заведениях. Первое, что пришлось принести в жертву интересам массовой подготовки, — это необходимые требования к поступавшим. Объективная потребность любой ценой укомплектовать полный штат студентов заставляла профессоров набирать в академии молодых людей, не только не желавших обучаться, но и не готовых к этому. Вступительные экзамены превратились в профанацию, за ними этапные и выпускные экзамены стали пшиком. Профессора попросту не видели смысла строго спрашивать на экзаменах в условиях, когда учащегося нельзя было ни отчислить, ни оставить на второй год.
Гарантированные места на государственной службе, лекарское звание, зарплата и, главное, личное дворянство должны были стимулировать будущих светил Российской медицины. Увы…
— Ленятся, не ходят на лекции, дерзят, — жаловался на студентов Дубовицкий.
Учитывая, что профессора были выходцами из тех же учебных заведений, то становилось совсем грустно. Мне лично пришлось это наблюдать в Петербурге, разжевывая медикам азы гигиены. По словам Дубовицкого, в Москве дела обстояли немного лучше. Мы, оказывается, когда принимали участие в скачках в Москве, пропустили знатный скандал в Петербурге. Один из нерадивых студентов, некий Сочинский, не получив положительной оценки, ранил ножом профессора. А после пытающегося его задержать швейцара.
В отличие от пьяных дебошей в клиниках, хамства в адрес профессоров и драк на столичных улицах, кровавую бойню, устроенную Сочинским, «не заметить» или скрыть было невозможно. Все как-то вдруг очнулись, начали лихорадочно наказывать виновных и пытаться наводить порядок. Первым был наказан, и наказан страшно, — Сочинский. Его приговорили к ста ударам шпицрутенами, что было практически равносильно смертной казни. Затем последовали серьезные кадровые перестановки в Медицинском департаменте, Медицинском совете Министерства внутренних дел и, конечно же, в самой Петербургской медико-хирургической академии. Уже в ноябре 1838 года указом Николая I академия была выведена из подчинения Министерству внутренних дел и передана Военному министерству, а точнее, Департаменту военных поселений.
Началось обновление профессорского состава и руководителей академий. Безжалостно отчислялись те, кто плохо учился и не посещал лекции. В целом начались серьёзные преобразования, но их результат станет виден не скоро. Обнадёживало то, что кто-то проявлял здравость мысли и тянулся к новым знаниям. Уехавший Дубовицкий внушал оптимизм и надежду, что всё не так плохо у российских врачей. И, похоже, мне предстояло встретить многих медиков у себя в поместье.
Практически сразу за Шиховским (с разницей в пять дней), прибыл профессор Иноземцев Фёдор Иванович.
