середине XII в. Водская земля была прочно освоена новгородской данью. В этом же столетии новгородцы со своими князьями получают дань с большей части Эстонии. Таким образом, уже в 40–50-х годах XII в. отношения данничества распространяются Новгородом по обе стороны от интересующей нас территории. Этот факт и дает основание считать, что тогда же новгородская дань устанавливается и в междуречье Луги и Нарвы. Очерченная область была естественным приращением к основным землям води и удерживалась Новгородом до самого конца своей самостоятельной истории.
Между Ижорой и низовьями Волхова располагалась старинная новгородская волость Лопца[797]. Существование Лопской сотни и близость древней Ладоги позволяют без колебаний включить эту территорию в состав исконной Новгородской земли.
Впоследствии она была поглощена ладожскими погостами[798]. Здесь мы имеем лишнее свидетельство тому, что развивавшаяся система погостов-волостей видоизменяла старую административно-военную территориальную организацию по сотням.
Итак, северо-западные земли, прилегавшие к побережью Финского залива и р. Неве, заселенные западнофинскими племенами, активно осваивались Новгородом в течение XI — первой половины XII в. Первоначальные отношения ограничивались выплатой дани и соглашением о военной помощи. Однако сначала XIII в. перед угрозой отторжения названных территорий немецкими, датскими и шведскими феодалами Новгород переходит к политике непосредственного вовлечения чуди, води, ижоры и корелы в свою территориально-административную систему. Захват Орденом эстонских владений Новгорода ускоряет процесс создания Водской, Ижорской и Карельской земель с русскими военными центрами и гарнизонами, распространения на них статуса собственно «Новгородской волости».
Выше говорилось, что земли Обонежского ряда, охватывавшие бассейны рек Сяси и Свири, а на севере доходившие до Олонца, являлись одной из древнейших новгородских территорий, тяготевших к Ладоге. Именно на ладожан возлагалась их защита от нападений еми и шведов. Под 1142 г. летопись сообщает: «…приходиша ѣмь и воеваша область Новгородьскую; избиша ладожанъ 400 и не пустиша ни мужа»[799]. Еще более четкое свидетельство внесено в летопись под 1228 г.: «…придоша Емь воевать въ Ладозьское озѣро в лодкахъ…посадник ладозьскыи, съ ладожаны, не ждя новгородьць, гонися в лодияхъ по нихъ въ слѣдъ, кде они воюють…а Емь на брѣзѣ съ полономъ; а воевали бо бяху около озера на исадѣхъ и Олонѣсь»[800].
Встает вопрос: когда новгородская дань шагнула дальше Олонца и распространилась на северное побережье Ладожского озера и Карельский перешеек, населенные корелой? Сведения о кореле регулярно начинают появляться на страницах новгородских летописей с 40-х годов XII в. Причем уже в первых известиях (1143 г.) корела выступает как военный союзник Новгорода в походах на расположенную западнее емь. Правда, Повесть временных лет не упоминает корелу в числе данников Руси.
Исследователи, правда, считали, что Карелия издревле входила в состав основной территории Новгородского государства[801]. Выше высказаны соображения по поводу более вероятного времени этого события (примерно первая половина XIII в.). Основанием для первого суждения является сообщение Ипатьевской и сходных с ней летописей под 1149 г. о совместном походе киевского князя Изяслава с новгородцами на Юрия Долгорукого: «И тако поидоша Новгородци съ Изяславомъ всими силами своими и Пльсковииѣ и Корѣла»[802].
Это известие требует более детального рассмотрения. Новгородские летописи (причем древнейшие!) передают его кратко: «Тои же зимѣ приде Изяслав Новугороду, сынъ Мьстиславль, ис Кыева, иде на Гюргя Ростову съ новгородьци»[803]. Напротив, Ипатьевская летопись пространно рассказывает о восторженной встрече, устроенной Изяславу в Новгороде; о пире, на который созвали новгородцев киевский князь и его сын Ярослав (новгородский князь), и о вече новгородцев и псковичей, решивших идти в поход вместе с Изяславом.
Главным действующим лицом рассказа постоянно выступает князь Изяслав Мстиславич, что и выдает руку летописца из его окружения. Он обратил внимание на представительный (от земель) характер веча (псковичи и новгородцы) и трехчастный состав новгородских войск (новгородцы, псковичи, корела). Однако почти за 10 лет до этого события старший брат Изяслава — Всеволод был изгнан из Новгорода совместным вечем новгородцев, псковичей и ладожан. Более того, в походах 1198 г. на Полоцк и 1207 г. на Чернигов, в которых также участвовала «вся область Новгородская» и сведения о которых сохранились в новгородских, и северо-восточных (владимирских) источниках, вновь действуют ладожане, но ничего не известно о кореле. Наконец, новгородскому епископу Нифонту, умершему в 1156 г., летописец ставил в особую заслугу, что он «украси святую Софию, притворы испьса, кивотъ створи и всю извъну украси; а Пльскове святого Спаса церковь създа камяну, другую въ Ладозѣ святого Климента»[804].
Церкви, построенные Нифонтом в Пскове и Ладоге, были первыми каменными храмами в этих городах и вообще в новгородском княжестве после Новгорода. Словом, все перечисленные факты прямо свидетельствуют, что в середине XII в. Новгородская земля, как и в древности, возглавлялась тремя центрами — Новгородом, Псковом и Ладогой. Именно области, к ним тяготевшие, и составляли основную государственную территорию Новгорода.
Почему же корела попала в Ипатьевскую летопись, а ладожане — нет? Противоречие здесь только кажущееся. По-видимому, Ладога и окружающие ее земли в первую очередь и составляли иноязычную часть древнего ядра Новгородского государства. Через нее новгородская дань распространялась на север и северо-восток[805]. Среди ладожских «воев» и находилась корела. Западная весь к этому времени была в значительной степени ассимилирована славянами. Корелы же, по некоторым сведениям жившей и на Олонце[806] (сюда доходили земли «Обонежского ряда»), и северо-западнее, этот процесс коснулся в меньшей степени. Летописец, естественно, счел заслуживающим внимания присутствие в новгородском войске неславянской корелы, что и отметил в своем рассказе.
Таким образом, данные Ипатьевской летописи не противоречат изложенной выше концепции.
В сочетании с показаниями Новгородской летописи (поход корелы на емь в 1143 г.) они хорошо датируют время укрепления вассальных отношений и охвата Карелии новгородской данью — начало XII в. Если вспомнить, что в конце XI— начале XII в. к данническим отношениям была приведена водь, а в начале XIII в. новгородские данники ходили уже на Терский берег, то установленная хронология получает прочную основу и хорошо согласуется с последовательным характером продвижения новгородцев в новые земли.
Первоначально, как убедительно показал И.П. Шаскольский, Новгороду были подчинены лишь Северо-Западное Приладожье и соседние лесные районы[807]. Именно эти земли были поделены на погосты, а огромные пространства северной Карелии от Ботнического залива на западе до побережья Белого моря на востоке такого деления не имели. Но и туда вслед за осваивавшими их корелами постепенно внедрилась новгородская дань. По-видимому, не позднее начала XIII в. новгородцы уже собирали дань на Терском берегу Белого моря. Этим делом руководил специальный представитель администрации — «терский данник». В 1216 г. им был Семен Петрилович, погибший в знаменитой Липицкой битве[808]. Здесь образовалась окраинная новгородская
