нее была слегка неестественно выгнута в сторону — видно, срослась неправильно после давнего перелома. На груди виднелись следы от прижиганий — об нее тушили окурки, причем многократно. А вот вторую ногу на щиколотке сковывал железный браслет, прицепленный к цепи, которая, в свою очередь, вторым концом крепилась к вбитому в бревно металлическому кольцу.
Я проверил цепь и крепление у стены на прочность — голыми руками не возьмешь.
— Где ключ? У тех, кто в доме?
— У хозяина, он никогда с ним не расстается…
Девушка дрожала от холода, и я вновь укрыл ее тряпьем. Без ключа я ничем не мог ей помочь, кандалы не снять, цепь не сбить. Шумом я только привлеку к себе внимание тех, кто в доме. Лучше всего оставить рабыню, как есть, и бежать за помощью в милицию или к первому попавшемуся военному патрулю.
Но я чувствовал, как во мне закипает лютая ярость, волной прошедшая от самых пяток, и застрявшая комом в горле. Это было иррациональное чувство, заставившее умолкнуть все правильные, логичные мысли, и требовавшее действовать прямо сейчас. Никогда прежде я не испытывал такой всепоглощающей ненависти ни к одному живому существу. Я воевал, бывало, убивал, но понимал, что в ответ могут убить и меня. Таковы были правила игры, которую придумал отнюдь не я. Здесь же и сейчас я не хотел перекладывать ответственность и право наказания на чужие плечи. Государство имеет исключительное право на насилие. Торжество закона, тяжесть возмездия. Это логично и правильно, но сейчас я хотел покарать ублюдков лично, своей рукой. И был уверен, что она не дрогнет. Все переживания по поводу случайного убийства человека в тулупе мгновенно пропали. Он был один из них, из тех, кто засел сейчас в доме, кто похоронил в земле под сараем множество жертв, кто держал на цепи, избивал и насиловал, свел с ума неизвестную мне девушку. Это были не люди. В них не было ничего человеческого. Не являлись они и животными. Там в доме сейчас пьянствовали существа, кои не должны ступать по земле. Долг каждого человека уничтожать таких и им подобных любым способом, без капли жалости и сострадания.
Я не мог и не хотел бросить девушку тут в одиночестве. Она и так провела в плену неимоверно много времени.
А значит?
Мне нужен ключ, и я его добуду.
— Я вернусь за тобой! Обещаю!
Вслед мне вновь раздался тихий и безнадежный плач-вой. Я дернулся всем телом, но не остановился. Я помогу ей чуть позже. Сейчас же мне нужен ключ от кандалов. Я вспомнил, что так и не обшарил карманы здоровяка в тулупе, и чуть пригнувшись, чтобы быть менее заметным, если кто-то не вовремя выглянет из окна, вернулся к первому сараю.
Убитый лежал ровно там, где я его оставил десять минут назад. И в той же позе. Нет, этот точно не притворяется и не симулирует. Удар оказался смертельным, и слава всем богам, что убил я не случайного человека. Иначе, простил бы это себе? Не знаю. Но в милицию бы скорее всего сдался. А это значило крах всего не только для меня, но самое главное, и для тети Зины тоже — ее моментально бы уволили, лишив всех заработанных честным трудом наград. Не знаю, пережила ли бы она подобное.
Мне и повезло, и не повезло. Ключа в карманах штанов и тулупа, наброшенного на нательную майку-алкоголичку, не было, зато я нашел кое-что иное, не менее ценное. Не зря же мужик первым делом попытался выхватить нечто из кармана, а я и не обратил на это внимания. Сейчас же, обшарив тело, я обнаружил в кармане пистолет, да не простой, а Вальтер Р-38, принятый на вооружение Германии не так давно, всего лишь в 1940 году, и практически вытеснивший к этому времени Люгер-Парабеллум и ставший самым массовым пистолетом в немецких войсках.
Откуда такое оружие у челябинских уголовников? Уж не связана ли эта банда с фашистскими диверсантами? Но что им делать в такой дали от фронта?..
Калибр — 9 миллиметров, масса 880 грамм, магазин на 8 патронов, прицельная дальность — 50 метров. Не пистолет, а зверь!
Я проверил магазин, он был полон. Отлично! Везет мне, в который уже раз. Не зря же я всем и каждому, кто интересовался, объяснял свои успехи исключительно везением. Так оно и было. Мне не повезло лишь, когда я умер, как не повезло и Димке, когда не выдержало его сердце. Но после события накладывались одно на другое в каком-то бешеном ритме, и ничем, кроме фортуны, я не мог объяснить свою удачу. Ну, еще немного опыта, былой практики решения проблем и здоровой наглости. Не без этого!
Пистолет в кармане трупа уже говорил о том, что я прикончил матерого преступника. Все, переживать более не о чем! Теперь пора освободить пленницу!
Я подошел к дверям в тамбур дома и скинул свое пальтишко на снег, чтобы ничто не сковывало мои движения. Шарф с нижней половины лица я снимать не стал — незачем кому-то запомнить меня. Впрочем, живых оставлять я не собирался. Ярость все еще кипела в крови, разгоняя ее течение все сильнее и сильнее, адреналин стучал в висках, и мне даже показалось, что я стал двигаться чуть быстрее, рефлексы и реакция ускорились. Димка порадовался бы такому изменению в своем теле, которое он всеми силами пытался улучшить, но от него, к сожалению, тогда мало что зависело…
В тамбуре было уже не так холодно, как на улице, и отсюда я мог слышать невнятные голоса, доносившиеся изнутри. В доме кипело веселье, кто-то громко горланил песню на блатной мотив, ему подпевали.
Толстая, обитая войлоком входная дверь, поддалась на удивление легко, без скрипа пропустив меня в прихожую, совмещенную с кухней. На плите булькала большая кастрюля литров на десять, прикрытая крышкой. За варевом никто не следил. Налево вела полуотворенная дверь, очевидно, ведущая в спальню, и прямо напротив меня имелся еще один арочный проход в гостиную. Именно оттуда и раздавались громкие голоса, которые я услышал еще из тамбура.
Взяв оружие наизготовку, я шагнул в проем. За большим, богато накрытым овальным столом сидели пять человек. Все мужчины, каждый опасный на
