сжег пять фида'и; если хочешь быть в безопасности, то выплати за каждого из них выкуп в десять тысяч динаров». Шараф ал-Мулк был огорчен тем, что услышал, его руки опустились, и душа отвернулась от всего. Он отличил этого посла от подобных ему большой милостью и щедро его одарил. По его распоряжению я написал для них указ дивана об уменьшении на десять тысяч динаров постоянно, на каждый год, той суммы в тридцать тысяч динаров, которую должны были вносить исмаилиты в султанскую казну [за Дамган]. Шараф ал-Мулк приложил к этому указу свою печать.
/159/ Глава 61
Рассказ о походе султана в Ирак в шестьсот двадцать четвертом году[588] и о встрече его с татарами у стен Исфахана[589]
После того как султан прибыл в Сараб и [здесь] были сожжены пять фида'и, о чем мы говорили, он отправился в Табриз, где находился некоторое время, набираясь сил. В это время из Хорасана пришло сообщение о том, что татары готовы переправиться [через реку Джейхун]. Султан тотчас же: подобрав полы и засучив рукава, собрался в поход. Он решил, что правильнее и благоразумнее немедленно уйти к Исфахану и встретить их там, так как в городе было больше военных припасов и он был как бы морем вооруженных людей. Достигнув Исфахана, он послал четыре тысячи всадников в Рей и Дамган в качестве авангарда. Получаемые им ежедневные сообщения оттуда говорили о том, что они отступают, а татары продвигаются вперед. Наконец авангард благополучно возвратился к султану, и с ним прибыли те, которые сообщили султану, сколько злых демонов и лютых дьяволов в войсках проклятых [татар], таких, как Баичу-нойан, Тайнал-нойан, Наку-нойан, Асан Туган-нойан, Йатмас-нойан, Йаса'ур-нойан[590] и другие проклятые.
Татары укрепились восточнее Исфахана на расстоянии дневного перехода, в селении под названием ас-Син[591]. Звездочеты советовали султану воздерживаться [от выступления] в течение трех дней и только на четвертый день вступить в сражение, и он оставался на месте, ожидая указанного дня и назначенного времени. И вот что указывает на стойкость султана в сложных обстоятельствах и говорит о его равнодушии к тяжелым бедам. Группа эмиров и ханов, услышав о приближении врага и обеспокоенная этим [известием], направилась к нему. Они сидели некоторое время у входа, пока он не разрешил им войти. Когда они стояли /160/ перед ним — он встретил их во дворе дома, — он некоторое время говорил о том, что не касалось татар, как бы пренебрегая ими и показывая собравшимся, что дело не так уж серьезно и новость не так уж страшна. Этим он успокоил их сердца и укрепил их трепетавшие души. Он долго беседовал с ними о разных делах и наконец усадил их и стал с ними советоваться относительно согласованности боевого порядка. В итоге совета с ними он взял с них клятву в том, что они не обратятся в бегство и не предпочтут [позорную] жизнь смерти. Затем он сам поклялся им так же, как они ему, и сделал это добровольно, без принуждения, заявив, что будет сражаться до смерти. Он объявил им день сражения. Затем вызвал кади Исфахана и ра'иса [города] и приказал им произвести смотр пехоте в полном вооружении и в различных панцирях и кольчугах[592]. Простой народ в Исфахане нельзя сравнить с жителями других городов в этом смысле, так как они показывались за городом в праздничные дни и в дни ноуруза в кафтанах[593] из разноцветного атласа, похожего на весенние цветы, или в искусно расшитых плащах, на которых зрители видели то блестящие звезды, то украшенные свитки с айтами [Корана].
И когда проклятые [татары] заметили промедление султана с выступлением, они подумали, что он страшно напуган и ослабел душой и из-за этого оттягивает время сражения. Они отрядили две тысячи всадников в горы страны луров для того, чтобы захватить припасы, необходимые на время осады, и эти [всадники] вступили в горы и достигли самой середины их. А султан отобрал из своих войск около трех тысяч всадников, которые перекрыли ущелья и обрушили на татар [мечи], быстрые, как молнии, и сильные, как удар грома.
Они возвратились и привели с собой около четырехсот пленных [татар], среди которых были рядовые и эмиры. Султан, в свою очередь, передал некоторых из них кади и ра'ису, чтобы казнить их на улицах города, удовлетворив страсти простонародья, а остальным сам снес головы во дворе дома. Затем их вытащили за город, и их мерзкие трупы были брошены /161/ под открытым небом, чтобы их растащили голодные собаки и орлы, разорвав их на части, сделали их своей пищей.
Султан выступил в день, назначенный для сражения, и построил войска. Центр его был как ночная тьма, правое крыло подобно стремительному потоку, а левое крыло было заполнено сплошь серыми конями. Земля озарилась блеском и сверканием копий и мечей. И в момент, когда обе стороны стали друг против друга, султана покинул Гийас ад-Дин, уведя свои войска и часть войск [Джалал ад-Дина] во главе с Джахан-Пахлаваном Илчи[594]. Он воспользовался для бегства тем, что султан был слишком занят, чтобы разыскивать его и преследовать при бегстве, и из-за этого [поступка] Гийас ад-Дин утратил спасение в обоих мирах — [этом и потустороннем] — и был изгнан из обоих садов — [земного и райского]. Все это произошло из-за вражды, которая была между ними в то время, а о ней и о ее причине мы еще скажем в дальнейшем.
Султан не стал обращать внимания на это, племенной верблюд занимал его больше, чем бежавший дряхлый, а бросающийся [на добычу] орел — больше, чем журавль.
Татары стали напротив [войск] султана согласно своему порядку — по отрядам, разделенным и следовавшим [друг за другом]. Султан, когда стал перед ними, приказал пехоте Исфахана вернуться назад, так как удивился множеству своих войск и незначительности и слабости врага. Он счел свое войско в несколько раз большим, чем их силы. Правое крыло султана и его левое крыло далеко отстояли друг от друга, так что одно из них не знало о положении другого. [Из-за многочисленности войск] звери на земле не могли найти себе места, а птицы в воздухе улетели назад, и земля, если бы была чувствительной, зазвенела бы от обилия металла и тяжелой поступи [воинов].
Оба войска сражались в бою так, что поседели локоны и засветили звезды. К концу дня правое крыло войск султана
