ответа, я пребываю, как и всегда был, с непоколебимым почтением».
Во дни побед легко произносить миролюбивые речи! А Румянцев был тонким знатоком этикета…
Визирь предлагал открыть новый мирный конгресс — на это граф Задунайский ответил так: «О конгрессе, а еще менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знаете нашу последнюю волю, естьли хотите миру, то пришлите полномочных, чтоб заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уже столь много толковано и было объяснено, и доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не престанут. Между тем предаю и то уважению вашего сиятельства, что легко можно в одно время совершить, того в другое вовсе не удобно сделать, и напоследок самая умеренность, коль бы не велика была, истощится; однакож я и по сей час тот же, который желает пощадить пролитие крови неповинной, и ежели ваше сиятельство в таком как и я расположении, то сие полезное дело без замедления совершится. Пребуду в прочем с отличным почтением…».
Румянцева уполномочили вести переговоры. Панин заметил, что для турок именно он олицетворяет мощь империи. Ему оказали честь — и пришлось, перебарывая приступы малярии, завершать войну и проявлять дипломатический напор.
Румянцев без рывков, но уверенно сжимал кольцо, давил на нескольких направлениях. И не прервал боевых действий, когда начались переговоры. Свою ставку фельдмаршал перенёс в деревню Кучук-Кайнарджи (в переводе с турецкого — малый горячий источник). Турецкую делегацию возглавляли дипломат Ресми-Ахмед-эфенди, и рейс-эфенди Ибрагим-Мюниб. Три часа продолжались переговоры в ставке Румянцева. Фельдмаршал держался величественно, скрывая признаки болезни. Турки увидели победителя, могущественного вельможу. Подписали договор по-походному, на барабане. Во владение России переходили Керчь и Еникале в Крыму и Кинбурн на побережье Черного моря, степь между Днепром и Бугом, кроме крепости Очаков. Южная граница России к востоку от Днепра была передвинута к речкам Берда и Конские Воды. Россия получала право укрепить Азов. Россия брала под покровительство Молдавию и Валахию. Крымские и кубанские татары получили независимость — и было ясно, что вскоре Россия их поглотит. Кроме того, турки обязались выплатить контрибуцию.
С известием о долгожданном мире фельдмаршал послал к Екатерине II старшего сына Михаила — как в свое время он сам был послан отцом к Елизавете Петровне после завершения русско-шведской войны 1741–1743 годов. Михаил Петрович в той войне достиг высоких степеней, хотя не намеревался целиком посвящать себя ратному труду. Его — молодого поручика — в 1771-м назначили генерал-адъютантом при отце, командовавшем Первой армией. Но Пётр Александрович не захотел держать сына при себе секретарём, отослал, что называется, на передовую. Поручик Румянцев участвовал во взятии Журжи и Базарджика, в осаде Браилова и Силистрии. Карьерный взлёт Михаила Петровича получился ещё более резким, чем у отца. После перехода войск через Дунай фельдмаршал Румянцев именно сына посылал в Петербург с этим известием. Молодца тут же пожаловали в полковники, хотя России вскоре пришлось отступить от Силистрии. Не прошло и года — и Михаила Петровича посылают к императрице как вестника Кучук-Кайнарджийского мира. Результат — чин генерал-майора и чуть позже, во дни праздника по случаю славного окончания войны — орден Святого Александра Невского. Но Михаил Петрович не сумеет развить успех, служба быстро ему наскучит, да и здоровье не позволит служить, не щадя живота своего. Сын фельдмаршала превратится в заметную фигуру в придворной, армейской и статской жизни, но ровней отцу не станет.
«Сей день почитаю из счастливейших в жизни моей, где доставлен Империи покой, ей столь нужный», — отвечала Екатерина фельдмаршалу.
Это был личный триумф императрицы и её удачливого полководца, но и, несомненно, это был масштабный триумф империи — первый после петровского времени. Теперь уже сомнений не было: Россия сломила мощь Османской империи. С этого времени Россия станет откусывать от Турции по куску. Планомерно и неумолимо. На усилившуюся северную империю поглядывали с ужасом. Императрица благодушно присматривалась к дипломатам.
«Я видела в Ораниенбауме весь Дипломатический корпус и заметила искреннюю радость в одном Аглинском и Датском министре; в Австрийском и Прусском менее, — писала Екатерина Штакельбергу, российскому посланнику в Варшаве. — Ваш друг Браницкий смотрел Сентябрем. Гишпания ужасалась; Франция, печальная, безмолвная, ходила одна, сложив руки. Швеция не может ни спать, ни есть. Впрочем, Мы были скромны в рассуждении их и не сказали им почти ни слова о мире; да и какая нужда говорить о нем? Он сам за себя говорит»
В первый день пышных торжеств по случаю заключения мира в 1775 году заслуги Румянцева были отмечены особо. В Москве, в Грановитой палате, публично было оглашено следующее пожалование императрицы: «Господину генерал-фельдмаршалу графу Румянцеву похвальная грамота с прописанием службы его в прошедшую войну и при заключении мира, со внесением различных его побед и с прибавлением к его названию проименования Задунайского; за разумное полководство алмазами украшенный повелительный жезл или булава; за храбрые предприятия шпага, алмазами обложенная; за победы лавровый венец, за заключение мира масличная ветвь, в знак Монаршего за то благоволения крест и звезда Святого апостола Андрея, осыпанная алмазами; в честь ему, фельдмаршалу, и его примером в поощрение потомству медаль с его изображением; для увеселения его деревня пять тысяч душ в Белоруссии; на построения дома сто тысяч рублев из Кабинета; для стола его сервиз серебряный, на убранство дома картины».
Тот всенародный праздник, состоявшийся в Белокаменной, подробно описан в Кaмер-фурьерском церемониaльном журнaле. 9 июля 1775 года госудaрыня отстоялa всенощную в Успенском соборе. Утром 10 июля цaрский поезд торжественно прошествовaл от Пречистенских ворот в Кремль. Вдоль улиц стояли войскa, толпился нaрод. В 10 чaсов Екaтеринa II в мaлой имперaторской короне и пурпурной мaнтии, подбитой горностaем, проследовaлa в Успенский собор. По левую руку шел Румянцев, по прaвую — дежурный генерaл-aдъютaнт Потемкин. Пурпурный бaлдaхин нaд имперaтрицей поддерживaли четыре генерaл-поручикa и восемь генерaл-мaйоров. Румянцев считался главным героем победной войны — но и значение Потёмкина, к неудовольствию Задунайского, слишком возросло. В тот день Потёмкина пожаловали в графы, наградили шпагой и портретом императрицы, усыпанным алмазами. В романтической истории императрицы и Потёмкина то были лучшие дни.
Потёмкин ещё прислушивался к Румянцеву, в политической сфере он ещё чувствовал себя неуверенно, но быстро набирался опыта.
Румянцев — и без того не бедствовавший — становился сказочно богатым землевладельцем. В Малороссии поля его были необозримы… Многое жаловала императрица, но граф и сам увеличивал владения рачительной и прижимистой хозяйственной политикой. Такие не разоряются! Если ты богат и прижимист — можно чувствовать себя независимым от Петербурга, от Потёмкина, от
