вычеркнутых из жизни. Как еще Левиному отцу удалось сохранить память и здравый рассудок? Впрочем, ответ на этот вопрос он дал сам, когда пояснил, что жил лишь надеждой на освобождение и жаждой мести. В кратких снах, хотя бы мысленно возвращавших его в человеческий облик, он бессильно наблюдал за тем, как бьется бедная жена и как без его поддержки подрастает сын. Но именно их память о нем и помогала Михаилу Валерьевичу ощущать себя человеком.
Узнав о цели нашего путешествия, он сначала попытался нас отговорить, потом запросился с нами:
— Я отыскал место, где растет дуб. Только до сундука с иглой добраться не успел, — пояснил он, и на резко очерченных скулах заиграли желваки.
— Это я виноват, — потупившись, вздохнул Лева.
— Мы виноваты, — уточнил Иван.
— Никто не виноват, — примирительно отозвался Михаил Валерьевич, обняв обоих. — Надо было накладывать на зеркало более сильное заклятье.
Как же его слова отличались от жалобно-обвиняющих речей подменыша-призрака!
Лева попросил отца рассказать все по порядку. Все-таки ни Вера Дмитриевна, ни Сурай с братьями, ни даже вещий дед Овтай не могли восстановить полную картину.
— Это все началось за пару лет до вашего с Иваном рождения, — погрузился в воспоминания Михаил Валерьевич, и мы затихли, внимая ему, прямо как в детстве на даче, когда он успокаивал нас во время грозы, рассказывая сказки. — Я тогда работал внештатным корреспондентом в одном столичном издательстве. Мы с Андреем Мудрицким занимались расследованием по делу о незаконном захоронении радиоактивных отходов.
— Так вы были знакомы с профессором? — удивленно переспросил Иван, так и застыв с не донесенной до рта ложкой.
Забинтованные руки его плохо слушались, но от помощи он, как и Лева, конечно, отказался.
— Ну, положим, Андрей тогда еще кандидатскую только начал писать, а работал на копеечной должности младшего научного сотрудника, что не мешало ему увлеченно собирать материалы исследования и болеть за родной край, — с улыбкой глянул на моего брата Михаил Валерьевич, разом помолодев лет на двадцать. — Да, мы с ним не только были знакомы, но даже какое-то время соперничали в любви и, как позже выяснилось, не только с ним.
Мы с Иваном и Левой удивленно переглянулись. Такого поворота, похоже, никто из нас не ожидал. Я вспомнила, что в той давней сказке, которую рассказывал Михаил Валерьевич, два добрых молодца как раз полюбили красавицу-русалку. Могли ли мы знать, что это не сказка, а быль?
— То есть при других обстоятельствах Василиса могла бы оказаться моей сестрой? — уточнил Лева.
— Только в том случае, если бы я не встретил Веру, — успокоил его отец, и при упоминании имени жены его осунувшееся лицо озарила нежность. — К тому же Лана все равно выбрала Андрея, хотя так и не призналась, что она и есть хранительница тех рек и болот, которые он ревностно защищал.
— А третьим претендентом был Константин Щаславович? — догадалась я, вспомнив черного колдуна из сказки и путаные объяснения Василисы насчет того, что аффинажный король увлекся ею, поскольку когда-то ухаживал за ее матерью.
Михаил Валерьевич кивнул.
— При первой же встрече с ним я не только понял, что он тот, кого мы ищем, но и сразу почувствовал прикосновение Нави. Я ведь тогда уже первое путешествие в тонкие миры совершил, готовился приручить духов и принять посвящение. Я попытался объяснить все Андрею. Тот не поверил и поднял меня на смех. Тем более что я не имел доказательств, помимо слухов и подозрений: Бессмертному ведь даже услуги киллеров не требовались, чтобы незаметно устранять тех, кто вставал у него на пути. А в глазах окружающих он выглядел настоящим защитником живой природы. Писал статьи об усовершенствовании процесса аффинажа золота, выступал на конференциях, посвященных экологической переработке отходов, учредил фонд, выделявший гранты на природоохранные мероприятия.
— Он и сейчас его возглавляет! — сверкнул глазами Иван. — Только большинство финансируемых проектов существует лишь на бумаге, как и очистные сооружения мусоросжигательного завода.
Брат замолчал, с ожесточением разглядывая незатейливый орнамент, шедший по ободку полупустой тарелки. Видимо, вспоминал прогулку на вертолете обходительного бизнесмена, которого профессор Мудрицкий считал благодетелем. Маска друга наводит морок лучше любой ворожбы, вводя в заблуждение и лишая защиты. Поэтому предательство доверившегося не имеет оправданий. Только во тьме Нави добро и зло давно поменялись местами.
— Почему же ты не перенял у деда дар и не запечатал проход? — деликатно спросил у отца Лева.
— Вам с Верой навредить побоялся, — виновато глянул на сына тот. — Для того, чтобы пускать духов в дом, где жена и маленький ребенок, нужно быть полностью уверенным в своей силе. К тому же, поскольку наша статья вызвала общественный резонанс, и в дело вмешалась генеральная прокуратура, Бессмертный на какое-то время затаился. Говорили, будто он уехал на заграничную стажировку, но я-то знал, что он просто вернулся в Навь.
Михаил Валерьевич отпил еще немного чаю, согревая о чашку почти забывшие о тепле руки, потом негромко продолжал:
— Так незаметно прошло пять лет. Подрастали дети. Андрей защитился и пошел на госслужбу, я устроился в другую редакцию и перестал браться за слишком рисковые дела. Но потом позвонила Лана. Константин Щаславович снова объявился и предпринял еще одну попытку до нее добраться. Пришлось срочно принимать меры. Тем более что, кроме меня, никто ее защитить бы не смог. Хотя на этот раз удалось найти какие-то зацепки, имеющие отношение к деятельности аффинажного завода и злоупотреблениям при рекультивации нескольких мусорных полигонов, я понимал, что расследование может затянуться, а Бессмертный угрожал Лане, шантажировал ее дочерью и Андреем.
Иван глухо застонал, вероятно, вспоминая события полуторагодовой давности. Как он мог поверить и принять за чистую монету согласие Василисы на этот постылый брак? Я тоже почувствовала себя виноватой. Я ведь с самого начала подозревала, что Константин Щаславович не тот, за кого себя выдает, видела, что Василисе нужна помощь, но смалодушничала, испугавшись за Ивана и родителей с Петькой.
— Как же тебе удалось загнать выползня в зазеркалье? — спросил у отца Лева, который слушал настолько внимательно, что временами забывал, кажется, дышать.
— Для создания зеркала Верхнего мира мне понадобилась громовая стрела. Ее еще называют Перун-камень или фульгурит[13], — поправляя слишком свободный для него ворот рубахи, пояснил Михаил Валерьевич. — Я добыл песок с семи заветных ключей, дождался сильной грозы и расставил у слияния трех рек ловушки для молний.
— Так вот почему зеркало имело такой странный рисунок, похожий на древесный корень! — взволнованно вспомнил Иван.
— Мы с Водяным поместили получившуюся стрелу в форму, заполненную расплавленным кварцем, — кивнул Михаил Валерьевич. — Отец Ланы — великий знаток отражений. Потом
