Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
короткие, будут точно, неужели они и впрямь повернут назад, как только зеленый подтверждающий огонек погаснет на долю секунды? И это не учитывая, что экипаж бомбардировщика не знает точно, есть ли у них еще штаб и родина, куда можно вернуться.
– Такого мы не допустим, – весело сказала Эллен и добавила уже серьезнее: – Да, понимаю. Взяв курс на цель, трудно с него свернуть… или вы про потерю связи? Фауст обречен, поскольку разорвал канал связи с Богом. Очень христианско-мистически. Почти Чарльз-Уильямсовски[87].
– В этом я ничего не понимаю, – резко ответил Хансард.
Некоторое время оба молчали, потом Хансард сказал:
– Друг, о котором я вам говорил… Из-за которого это все…
– Да.
– Думаю… он заключил фаустовскую сделку. – У Хансарда сдавило грудь. Глаза защипало. Если он ошибается, то будет презирать себя.
Как будто уже не презирает.
Эллен сказала:
– И вы должны это понять?
– Да.
– Ясно.
И больше ничего.
Они просидели в гостиной минут двадцать, глядя друг на друга, но почти не шевелясь. Хансард чувствовал растущее напряжение – не честное и понятное сексуальное желание, а что-то бесформенное, тянущее внутренности. Что он хочет ей сказать, что хочет сделать? И что он скажет потом Анне, когда это все останется в прошлом, он вернется в уютный Валентайн-колледж и мотоциклисты не будут больше доставлять ему фотографии покойников с секретными материалами… Он чувствовал, что взорвется. Тут в дверь постучали, раздался голос и вошла Фелисия. Чары были разрушены. Эллен и Хансард встали. Эллен быстро глянула на Хансарда – это был почти невыносимый взгляд заблудившегося ребенка – и ушла на кухню помогать с ужином.
Хансард, прихлебывая холодный чай, чтобы немного привести себя в чувство, оглядывал гостиную и читал предметы на стенах. На каминной полке, такая заметная, что удивительно, как он не заметил ее раньше, стояла фотография молодого человека в военно-морской форме. У Питера Максвелла были прямые короткие волосы, аккуратные усы и широкая улыбка. Внешность, конечно, ничего не значит – сексуальный маньяк или домашний насильник может выглядеть точно так же. Но Хансард понимал, каким был Питер Максвелл – по фотографии, по его вдове, по овсяному печенью его матери, и ему было бесконечно жалко, что они не познакомились… жалко и досадно, что дурацкая Фолклендская война лишила его этого шанса. «Будь проклят тот, кто выдумал войну»[88], – сказал он вслух и вдруг ощутил какое-то движение сзади.
– Это ведь цитата из Кристофера Марло, да, Николас? – весело спросила Фел Максвелл.
– Да, верно, – смущенно ответил Хансард.
– Да, – сказала она после недолгого молчания. – Я действительно много читаю. Могла ли я читать что-нибудь из ваших книг?
– Вряд ли… книга всего одна, и узкоспециальная.
– Про историю?
– Да… про методы исторических исследований, вообще-то. Скучная.
– Я попробую ее отыскать. Я, как сказала, читаю, и еще бывают гости, но последнее время не так уж много. Раньше приезжали друзья Питера, с подружками, здесь бывало весело… теперь не приезжают. Наверное, думают, будто мне это тяжело. – Она покачала головой. – Что ж. Ужин, должно быть, готов. Идемте… Ой, кстати, Николас…
– Да… Фел?
– Вы играете в кункен?
После ужина они играли часа два, Хансард щедро проигрывал Фелисии. Потом она обняла Эллен, пожелала обоим спокойной ночи и ушла в дальнюю часть дома.
– Я… э… доброй ночи, Эллен, – сказал Хансард и ушел на второй этаж, оставив ее сидеть у камина, отражавшегося желтыми бликами в ее глазах.
Он вошел в спальню и закрыл дверь – медленно-медленно, чтобы не скрипнула ни одна петля.
Комната была совершенно невероятная, что-то из старого романа или из воскресного приложения к «Нью-Йорк таймс». На двуспальной пуховой постели лежало стеганое покрывало ручной работы, на стене висела вышивка с охотничьей сценой, кроме электрических ламп были керосиновые. У маленького камина стояло деревянное кресло-качалка с плетеным сиденьем, а рядом на столе – электрический чайник и тарелка с печеньем. Его дорожная сумка была открыта, на кровати лежали его халат, пижама и домашние тапочки.
Хансард включил чайник и переоделся. Когда он начал устраиваться в кресле с письмом Уолсингема, ему пришел странный каприз: он зажег керосиновую лампу (спички лежали рядом) и выключил электричество. Если выкрутить фитилек, света как раз хватало и получалось очень уютно. Хансард заварил чайный пакетик, сел в кресло-качалку, откусил печенюшку.
«Вы задали великий вопрос…» – начиналось письмо.
Дверь почти беззвучно отворилась. Вошла Эллен во фланелевом халатике и белых мохнатых тапочках.
– Ой, – сказал Хансард. Он искренне удивился и сразу почувствовал себя немного глупо из-за своего удивления.
– Ой, – очень серьезно повторила она, закрывая за собой дверь. – Еще чашка найдется?
Хансард огляделся. Вторая чашка стояла рядом. А в чайнике воды было как раз на две. Он заварил еще пакетик, пролив немного кипятка.
Эллен взяла чашку, привалилась к спинке кровати, скрестила ноги. Потом рассмеялась, и Хансард понял, что смотрит на нее слишком пристально.
Эллен сказала:
– «Ответь мне, почему ты в одиночестве?»[89]
Хансард чуть не пролил свой чай, потом спросил:
– Леди Перси?
– Я знала, что вы угадаете. Я как-то привозила сюда друга, и он после знакомства с Фел целый час без передышки цитировал «Генриха Четвертого».
– Друга.
– Да, Николас, это дом моей свекрови. И еще она моя самая близкая подруга. И она вдовеет дольше меня… дольше меня и вас. – Она вдруг замолчала и добавила: – Но я не спросила… у вас кто-нибудь есть?
– Это не обязывающие отношения, – сказал Хансард и поставил чашку. – Понимаю, это звучит очень небрежно, но это правда. Я люблю ее, но отношения… не обязывающие.
Он вспомнил письмо Анны. «Повезло, что я неревнива». Лучше бы она прислала ему милое, вежливое, деловое письмо, такое, какое можно показать Эллен. Это не годится. Это письмо – честное.
Пока он молчал, Эллен немного расслабилась, и на Хансарда это подействовало мгновенно.
– Да, что-то такое я и предполагала… Так вы хотите сегодня поработать?
Он хохотнул, и она засмеялась приятным мелодичным смехом. Он отложил письмо и встал.
Эллен развязала завязки халата, и тот скользнул на пол. Под халатиком оказалась голубая атласная комбинация, блестящая в свете керосиновой лампы. Хансарду было больно смотреть на Эллен. Она откинула покрывало, сбросила тапочки и нырнула в перину, как пловец.
Хансард бросил свой халат на стул, погасил лампу и встал рядом с кроватью.
– Ничего не выйдет, – сказал он.
– Правда?
– Мне страшно, – сказал он. – Как после смерти Луизы.
Эллен села, подтянула колени к подбородку и накрыла их одеялом.
– Я не умру, если ты со мной переспишь, Николас, и
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
