Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
великие умы думают одинаково (и в кои-то веки это были действительно великие умы).
Пусть Лейбниц был без сомнения гением, но он придумал, вероятно, самую странную и наименее приемлемую из всех метафизических систем. Первоначальные положения довольно разумны, если принимать представления рационалистов о знании. Лейбниц считал, что все истины являются аналитическими, то есть что каждая истинная посылка уже содержится в субъекте.
– О, знаешь, я всегда теряюсь, когда ты говоришь о субъекте и посылке…
– Хорошо, есть очевидные примеры. Все истинное, что можно сказать о прямоугольном треугольнике, уже содержится в понятии прямоугольного треугольника: у него три стороны, сумма углов составляет 180°, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов и т. д. Поэтому все истины, касающиеся этого треугольника, являются аналитическими, то есть они находятся внутри понятия. Или, например, в силлогизме «Монти – собака; все собаки смертны; следовательно, Монти смертен», вся «истина» в выводе является аналитической – мы просто выявляем скрытое истинное содержимое.
Однако мы думаем, что все по-другому, если речь идет о большинстве утверждений, касающихся объектов нашего мира. Существуют истинные утверждения о тебе, которые не содержатся в понятии Монти: это условные вещи – те, которые ты можешь делать, а можешь не делать. Ты можешь погнаться за мячиком, если я брошу его тебе…
– Как бы не так!
– Ты можешь отказаться от еды завтра. Ты можешь пометить этот фонарный столб, а не тот. Все эти истины, или посылки, являются синтетическими – это означает, что они не содержатся в субъекте, а пребывают вне его. Лейбниц полагал, что все истины, даже эти очевидно условные, являются аналитическими.
– А?
– Ну он говорит, что, если ты знаешь достаточно о субъекте, будь то парковая стена, или собака, или человек, то ты поймешь все, что происходило или будет происходить с ним. При достаточном знании все истины являются аналитическими – в нас всех содержится все, что с нами когда-либо произойдет. Сейчас, в реальности, такого рода знание доступно только Богу, но оно по-прежнему логически существует. При таком подходе фактически уничтожается возможность существования свободы воли: если все, что мы делаем, уже ждет внутри нас, тогда о какой надежде на свободу можно говорить? Тем не менее, в отличие от Спинозы, Лейбниц уклонялся от детерминистских следствий своих размышлений, по крайней мере, в опубликованных сочинениях, поскольку он всегда боялся противоречий.
Второй пункт философии Лейбница касается нашего старого знакомого – понятия субстанции. Лейбниц согласен со Спинозой (и Аристотелем) в том, что суть субстанции заключается в ее самостоятельности: каждая субстанция должна быть самостоятельной вещью – просто таково определение субстанции. Однако протяженность – которую Декарт называл сутью материи или тел – множественна. Существует множество вещей, имеющих разную форму, отдельных друг от друга: столы, стулья, капли дождя, собаки, кошки, люди. Спиноза смотрел на множество и видел единое. Лейбниц смотрит на множество и видит… множество.
Для Лейбница и каждый игрок в команде, и мяч, и Бог, все они – отдельные субстанции. Картезианская проблема взаимодействия разных субстанций теперь увеличилась многократно. И была принята. Мир, по мнению Лейбница, состоит из бесконечного числа отдельных сущностей, которые философ назвал монадами. Человек – это монада, но монада – это также каждая клетка его или ее тела. Каждый очевидный физический объект – тоже монада. И все монады, по словам Лейбница, «не имеют окон»[32] – они не соединяются и не взаимодействуют с другими монадами. И мы не должны думать об этих монадах, как об имеющих физические свойства – они не занимают реальное пространство; пространство и материя в том виде, как мы о них думаем, не существуют.
– Наверное, ты действительно предупреждал меня о странностях, но это слишком…
– Так и есть. У Лейбница монады образуют иерархию с человеческой душой на вершине. И эта душа является источником всего знания. Лейбниц категорически против идеи о том, что разум познает посредством органов чувств. В системе Лейбница нет «входа».
– Нет окон.
– Именно. Поэтому все важное, что мы знаем, – это функция души, которая узнает сама себя и понимает собственное аналитическое содержимое. Душа имеет субстанцию и поэтому приходит к обладанию идеей субстанции через саморефлексию. Душа существует, поэтому она узнает существование. Она способна рассуждать, поэтому знает красоту математики. Здесь есть все, что нам нужно: маленький мир, подобный аквариуму золотой рыбки, предназначенный для плавания нашего разума.
Но если монады не могут взаимодействовать, то как же тогда наша футбольная команда? Как она может набрать очки? Этот мяч нужно забить в ворота противника. Черт возьми, он забит. Толпа ревет, мяч ударяет в заднюю сетку ворот. Как это возможно, если монады не имеют никакой связи друг с другом? И как я вообще могу видеть мяч, если я – слепая монада?
– Дай догадаюсь – Бог?
– О да! Гол забивает Монти. Это самая знаменитая концепция Лейбница – вообще-то, вторая из самых знаменитых, к первой мы придем через секунду. Кажется, что мир действительно устроен определенным образом: люди болтают друг с другом, бильярдные шары сталкиваются, собаки лают на кошек, брошенные тарелки разбиваются при ударе об пол. Но Лейбниц показывает, тщательно аргументируя, что так быть не может: бесконечное число отдельных субстанций не могут на самом деле взаимодействовать так, как, по нашему мнению, мы видим.
Эту дилемму можно разрешить только одним способом. Бог создал Вселенную, в которой кажется, что каждая вещь порождается другими вещами, но на самом деле они просто согласуются друг с другом. Представьте двое часов, говорит Лейбниц. Они не связаны, но бьют в одно и то же время. Наблюдателю может казаться, что они связаны, что бой одних часов вызывает бой других, так же как перо вызывает зуд…
– Кстати о зуде, ты не мог бы просто почесать мне подбородок, здесь… да, вот здесь, спасибо.
– Но это просто предустановленная Богом гармония. Он задумал мир таким, чтобы создавалось впечатление, что все работает в результате случайных взаимодействий между его элементами, но это всего лишь видимость.
– Э-э, а зачем бы он так сделал?
– Это приводит нас к действительно самой знаменитой идее Лейбница. Его Бог ограничен только законами логики. В рамках этих законов Бог мог бы создать бесконечное число миров. Тот, который он выбрал, имеет оптимальное количество добра. Это лучший из всех возможных миров.
– Но все эти гадости, которые существуют… войны, болезни, кошки…
– Бог мог бы создать мир без всех этих вещей. Но эти плохие вещи приводят к существованию хороших. Зло обеспечивает возможность для существования добра. Мир без болезней – это мир без заботящихся о больных. Всякое зло не просто уравновешивается добром, а подавляется им.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
