– Господин, миссис Фоули прибыла, – докладывает слуга.
– Верни всех сюда, и через пять минут пускай ее проводят.
Дверь закрывается, а Заид снова смотрит мне в глаза.
– Ты – православная.
– О, Аллах, – ахаю я, схватившись за горло.
– Так надо, Джанан.
– Если надо, я притворюсь ею. Но зачем?
– Мне нужно, чтобы ты немного пообщалась с этой женщиной. Она не понимает ни наших традиций, ни воспитания. Я хочу, чтобы она увидела в тебе кого-то, кто будет ей ближе. Она христианской веры, а у тебя подходящая внешность.
– Нужно расположить ее к себе, – констатирую.
– Да. Необязательно дружить с ней или что-то такое, но она должна проникнуться к тебе симпатией. Справишься?
– Попробую.
– Справишься, – теперь уже утвердительно произносит Заид и, поцеловав меня в кончик носа, ссаживает со своих коленей, отправляя занять место на подушках у его ног. Сев, я снова надеваю шелу и складываю руки на коленях, принявшись ждать дальнейших событий.
Тут же в комнату входит музыкант, одна из девушек гарема в костюме танцовщицы и слуга, который останавливается у двери. Заид перехватывает мундштук с подставки, но угли уже погасли. Он дает слуге взглядом понять, что кальян нужно разжечь заново, и тот вызывает служанок, которые начинают суетиться вокруг.
– Подайте обед, – коротко командует Заид, и сразу после этого в комнату вводят красивую девушку со слегка раскосыми глазами и затравленным взглядом. Видимо, это и есть миссис Фоули.
После недолгого общения я проникаюсь к ней уважением за ее твердую позицию и любовь к мужу, она сквозит в каждом жесте девушки, в ее взглядах, когда Заид упоминает его. Он переводит для меня некоторые из ее ответов, чтобы я могла хотя бы понять суть беседы.
А потом Заид отправляет нас с Мишель в гарем, чтобы, по словам Заида, он мог спокойно пообщаться с ее мужем. Мы ведем беседу, усевшись в моей комнате, и я пытаюсь понять, что происходит, но, похоже, она так же, как и я, не владеет информацией. Это плохо, потому что чувство тревоги во мне усиливается. Кажется, что грядет и правда нечто такое, последствия чего мы будем ощущать еще долгое время. Предложение Заида оставить Мишель в гареме тоже не добавляет спокойствия. Я пытаюсь убедить себя, что это всего лишь какой-то хитрый ход с его стороны, и на самом деле он этого не имел в виду, но ревность все равно опутывает сердце тугими ветвями, впиваясь в нежный орган острыми шипами.
Как только мы усаживаемся на диванчик, я беру с подоконника за его спинкой телефон и включаю аудиопереводчик.
– Тебе здесь будут не рады, – наговариваю я, глядя ей в глаза.
– Я знаю. И не собираюсь здесь оставаться. А ты здесь по собственной воле? – отвечает она.
Я смотрю на нее с улыбкой, играю свою роль. Хоть я действительно оказалась здесь, сама того не желая, сейчас не хотела бы оказаться ни в каком другом месте.
– Да, я здесь по собственной воле. Мой отец подарил меня Заиду.
– В смысле «подарил»? Ты же не вещь, чтобы тебя дарить.
Мишель все еще думает, что женщина что-то решает в этом мире, в то время как на самом деле мужчина просто позволяет это ей. Я улыбаюсь ее наивности.
– Это в твоем мире женщина принадлежит только самой себе, а в нашем мы принадлежим своим мужчинам.
– И ты считаешь это нормальным?
– Да, – отвечаю с кивком. – Потому что я выросла в таких условиях. К тому же, таковы законы общества. Мы не можем сами себя защитить, а наш мужчина может это сделать.
– Но даже в вашей стране женщины работают и сами себя обеспечивают.
– Они глупые, потому что остаются без защиты, – фыркаю я, а Мишель внимательнее всматривается в мое лицо.
– Ты не похожа на женщину, рожденную в этих местах.
– Но, тем не менее, это так.
– Ты не рабыня?
Вопрос Мишель веселит меня, и я не сдерживаю свои эмоции.
– Нет. Я скоро стану законной женой господина.
– Но ты сказала, что была подарена, как вещь.
– Даже вещь может стать женой, если будет достаточно умна, – прищурившись, отвечаю я. Меня начинает раздражать этот допрос.
– Имеет смысл. Как давно ты здесь?
– Уже почти год.
– И до сих пор не стала женой? ― спрашивает с сомнением.
– Пока еще нет. Но скоро непременно ею стану, – уверенно произношу я.
– Ты сказала, что мне не будут тут рады…
– Не будут, ― слегка нахмурившись, отвечаю я. Неужели она и правда рассматривает возможность остаться в гареме? ― Здесь не любят чужаков. И пускай господин любит женщин с экзотической внешностью, остальные женщины в гареме не дадут тебе жизни. В лучшем случае ты получишь увечья, а в худшем ― умрешь.
Миссис Фоули ахает.
– Но они как-то приняли тебя.
– Скажем, мне было нелегко. С моей внешностью очень тяжело было найти свое место в гареме. Моя мама русская, и я пошла полностью в нее. И уже сбилась со счета, сколько раз меня пытались убить здесь.
– Как тебе удалось занять нынешнее положение?
Хмурюсь, потому что создается впечатление, словно она хочет взять у меня мастер-класс, как выжить в гареме Заида.
– Я была настойчивой, – отвечаю коротко, давая понять, что эта тема исчерпана.
В дверь стучат, и в комнату входит Тина. Бросая короткие взгляды на Мишель, она пересекает комнату и наклоняется, чтобы прошептать мне на ухо:
– Господин велел тебе надеть костюм для танцев и вернуться к нему.
– Костюм для танцев? – с недоумением спрашиваю я, Тина кивает.
Я встаю с диванчика и наговариваю на аудио:
– Моя служанка проведет вас во внутренний двор, пока вас не позовут, а мне нужно переодеться.
Мишель кивает и выходит вслед за Тиной, а я иду переодеваться. Меня грызут сомнения в этом приказе. Неужели он хочет продемонстрировать мои навыки танца чужому мужчине? Все же не настолько сильны, вероятно, чувства Заида, раз он готов показывать меня чужакам в таком виде. Спустя десять минут я, опустив взгляд, возвращаюсь в комнату господина. Под тонкой газовой шелой мои щеки пылают от смущения. Я точно знаю, что Заид там не один, и скудные клочки ткани, кажется, едва прикрывают мое тело.
Вхожу в комнату и останавливаюсь на пороге, бросив испуганный взгляд на Заида и его гостя. Мужчина рассматривает меня с интересом, но, к счастью, в его взгляде нет сексуального возбуждения, и от этого становится легче дышать. Заид что-то говорит ему, кивая на меня, а незнакомец, пройдясь по мне взглядом, отводит его в сторону, всем видом давая понять, что оценил, но не проникся.
