чтоб вырастить тело? Плюс подробности: одежда, шрамы… перстни!
– Мы не будем его выращивать, у нас есть скан.
– Скан печатает только неживые объекты!
– А нам и не нужен живой. Вот уж от этого увольте.
– Бред!
– А если получится?
– А если получится, что делать с остальными? Пара ведьм там висели, помнится…
– Если получится спасти одного бедолагу, почему бы не продолжить? В дальнейшем? Я предлагаю всего лишь пугнуть местного дурачка. В любом случае это альтернативка, парадокс исключен. Я перемещаюсь в день суда, капсулирую комнату, снимаю копию, а остальное – дело техники.
– А как отреагируют историки?!
– А мы им не скажем.
Марек скрипнул зубами. В принципе, он ничего не имел против – и время у них было, пока эти будут ковыряться со своими образцами… только почему-то все его естество протестовало.
– Рубить будешь сам!
Заслышав шаги за спиной, епископ Лещинский отвернулся от окна, за которым под безрадостным серым небом серые деревья вяло раскачивали над заснеженной землей безлистыми заиндевелыми ветвями.
Это был служка – немолодой, сутулый едва ли не до горбатости и вдобавок, как незамедлительно выяснилось, косноязычный. Матерь Божия, неужели кроме таких вот убогих в здешней глуши никого не сыскать? И дернула же его нелегкая в неурочный час попасться на глаза кардиналу! Впрочем, это все-таки его епархия, а значит, ему и разбираться с этим странным делом. Все справедливо.
– Ваше прыщенство, – выдавил служка, отдышавшись, словно путь на второй этаж выдавил из него последние жизненные силы. – Привезли. Пожалте… вниз… все ждут.
Епископ молча кивнул и, не дожидаясь, пока это несчастное существо повернется и отправится в обратный путь, быстро – в пределах подобающей сану степенности – спустился по лестнице в малую сакристию. Там его уже ожидали отец-комендант, ризничий и отец-библиотекарь, а на высоком табурете лежал небольшой, наскоро сколоченный из плохо оструганных сосновых досок ящик.
– Прикажете открывать, ваше преосвященство? – спросил ризничий.
Епископ кивнул. Ризничий сделал приглашающий жест, и мгновенно из сумрака в дальнем углу выступил и в три шага приблизился крепко сколоченный детина в светском одеянии – судя по всему, столяр, то ли замковый, то ли, скорее, приглашенный. Привычным движением он извлек из петли на поясе молоток с гвоздодером, подцепил шляпку гвоздя, вывернул – тот протестующе скрипнул, затем повторил процедуру еще несколько раз, снял с ящика крышку и поставил ее на пол, прислонив к ножкам табурета.
– Благодарю, – сказал ризничий, и столяр вновь растворился в сумраке.
Епископ с комендантом подошли к ящику первыми, остальные задержались на полшага. Лещинский заглянул внутрь – там на слое опилок лежала человеческая нога в тяжелом лекарском ботинке. Или не нога? Стопа, что ли? Во всяком случае, она заканчивалась на шесть цалей выше обреза ботинка. И была она не отрублена, а отгрызена, причем епископу не хватило воображения представить, какие для этого понадобились зубы и челюсти.
– Господи Иисусе! – выдохнул отец-библиотекарь. – Последнее упоминание о великанах-людоедах в наших анналах относится к тысяча пятьсот тридцать второму году…
– Оставьте! – прервал его излияния епископ. – Какие еще великаны? Какие людоеды? Вы когда-нибудь слышали о людоеде, питавшемся сырой человечиной? Нет, друг мой, здесь нечто иное. Совсем иное. Но что?
– Демон! – тихо, но убежденно заявил отец-комендант и поспешно осенил себя крестным знамением. – Козни ведьм! Это их бесовских рук дело. Надо бы добавить пару вопросов отцу-инквизитору – касаемо этой ноги. Сейчас у него есть, кого спросить.
Лещинский молчал. Он разглядывал лекарский ботинок – последнее новшество запада: некий француз, еретик-гугенот недавно весьма прославился на медицинском поприще. Его лигатуры, протезы, корректирующая обувь и прочие изобретения произвели в последнее время настоящий фурор. Даже замковый лекарь давно сватал ему – ему, епископу вармийскому! – эту гугенотскую дрянь, исправляющую стопу. А всего ужасней было то, что он вовсе не прочь поносить эту дрянь, если она хоть на немного снимает боль после долгой ходьбы. «Жалко, что обрубок ноги только один», – хохотнул Нечистый где-то в глубине его головы. Епископ чуть заметно поморщился и тоже перекрестился:
– Вопросы задайте, а на демонов не рассчитывайте. Скажите-ка, святой отец, а где егерь нашей епархии?
– Егерь? Пан Волек? А где ему быть – в соседней деревне живет. Прикажете послать?
– Прикажу, прикажу… – рассеяно пробормотал епископ. Он подождал, пока комендант даст поручение подскочившему служке и продолжил: – Случалось ли вам, братья, видеть где-либо такую обувь?
Все присутствующие отрицательно помотали головами, и только библиотекарь обмолвился, что слышал о такой от лекаря замка.
– Вот именно, обувь редкая, лекарская. А где наш лекарь?
– Пан Ружек? – вскинулся комендант. – Во Франкфурте лекарь, на консилиуме. По-крайней мере, он так сказал. Уже неделю как, и со дня на день приедет.
– На консилиуме. Так. Пока егерь с лекарем не приехали, у нас небольшая пауза. Разузнайте, кто хоть что-то слышал о лекарских ботинках, и мы попробуем найти потерпевшего. Не стоит терять время, начинайте.
Епископ благословил присутствующих и откланялся. Он не видел большого смысла перебирать нелепые варианты и досужие глупости. Его высокопреосвященство любит конкретику, фантазии его не интересуют – вот мы и ищем конкретику. У парадных ворот замка незнамо откуда появился ящик. В ящике нога, на ноге лекарский ботинок и, судя по всему, следы укусов. Об укусах нам поведает егерь – он единственный, кто хоть что-то понимает в следах от зубов, а святые отцы пока займутся ботинком. Мое дело – найти преступника, кем бы он ни был. Великаны, бродившие сто лет назад, и демоны преисподней вряд ли тянут на роль искомого злодея. Или, что вероятней, злодейки.
Епископ не нашагал столько, чтобы у него заболели ноги, но прилечь уже хотелось. Тем не менее, Лещинский прошел в часовню и опустился на колени у алтаря. Всякое достойное дело начинается с молитвы, этим он и собирался заняться со всем возможным тщанием. На молитву времени у него было в достатке.
Видимо, пана Волека помогли доставить в Лидзбарк небесные ангелы, либо бестолковый, но рьяный служка вконец загнал замковых лошадей. И трех часов не прошло, как епископа позвали в сакристию. У прикрытого полотном ящика собрались все те же трое служителей и громила-егерь с бородой до пупа. Как он, интересно, пробирается сквозь бурелом? Борода не мешает?
Егерь торопливо поклонился епископу, затем всем присутствующим и испуганно застыл, не зная, можно ли начинать. Его робость так не вязалась с внешностью, что Лещинский кивнул коменданту с неким разочарованием. Если и этот будет нести чушь про великанов, то расследование явно зайдет в тупик в первый же день, невзирая на молитвы.
Однако, пан Волек быстро
