не прочувствовала. И хорошо, иначе бы не смогла. Не осмелилась… А меньше всего в этот момент мне нужно сомневаться.
— Хорошо, что ты очнулся, — говорю почти шепотом. Звучу жалко и нелепо. Голос подрагивает, как у курицы, — надеюсь, удар по голове был несильным.
Он молчит. Смотрит на меня этим своим убийственным, непроницаемым взглядом. Усмехается мрачно. Какая же у него мощная энергетика. Как же она подавляет…
— Я должна это сделать, Даниэль, понимаешь? — начинаю оправдываться, не дожидаясь его вопроса, опускаюсь рядом, кладу руки на его колени, — это было неизбежно… Путь, избранный тобою, все равно бы никуда не привел…
Он снова усмехается.
— А куда приведет тебя этот путь? — говорит, наконец, рвано и жестко, царапая напряженный воздух вокруг нас.
Я тяжело вздыхаю. Потому что у меня нет ответа на этот вопрос. Я и сама не знаю, куда он меня приведет. И сама не понимаю, имею ли я хоть малейший шанс…
— Посмотри вокруг, Даниэль, — говорю тихо-тихо, обводя глазами комнату в экранах с моими видео, — все это безумие. Нездоровое безумие. Но самое ужасное, что это безумие влечет… Оно затягивает, засасывает… Женщине очень просто раствориться в безумии мужчины, если этот мужчина безумен ею. Но только в конечном счете они оба сойдут с ума… Посмотри на меня. Я с тобой всего месяц, а что от меня осталось? Я смотрю в зеркало и не вижу себя… Я ничто… Ты хочешь видеть меня никем…
— Как раз я хочу видеть тебя кем-то, Алёна, — он говорит так же тихо, как и я. И очень искренне. Я вижу эту искренность в черной мгле его глаз. Мне больно от нее сейчас, — я единственный на этой земле хочу видеть тебя кем-то, Алёна. Кем-то настоящим, а не искусственной куклой, машиной для удовольствие или заработка денег… Даже твоя мать и та зависима от благ, которые ты ей даешь… Неужели ты не устала от этого? Неужели не устала претворяться плохой?
Усмехаюсь в ответ.
— Ты прав в том, что я устала, Даниэль… Именно поэтому я и хочу уехать. Хочу вернуться на тот маршрут, с которого ты меня снял… Месяц назад я ушла от Али. И уходила я не только от него- я хотела уйти от этого мира- мира грязи и порока Востока, хотела другого… Хотела начать свою новую историю. Без властных мужчин, блеска бриллиантов и корысти… Но ты… ты сбил меня с верного курса…
— Не я сбил тебя, я спас тебя, если ты забыла, — прошипел сквозь зубы, — баба Али хочет убить тебя, идиотка. Ты хоть понимаешь, что за пределами этого дома ты покойница?
— Да, я понимаю, что за пределами этого дома мне будет нужна защита. Защита от нее, от Али, от тебя… Ты правильно мыслишь… И я нашла эту защиту… Того, кто так же силен, как все вы, а может и сильнее…
Его зрачки расширяются, а руки сжимаются в кулаки. На секунду он замирает, а потом начинает истошно смеяться. Так, что по моему телу бегут мурашки. Потом снова замирает. И теперь на его лице настоящий оскал. Оскал Тигра.
— Ты не осмелишься, Алёна… Только не Он… Ты слышишь меня?! — сколько ярости, сколько злобы. Она такая сильная, как звуковая волна, и реально в буквальном смысле отбрасывает меня от него. Я отшатываюсь, отхожу на приличное расстояние, отворачиваюсь, чтобы попытаться снова вернуть самообладание…
— Что нас ждет, Даниэль? Что меня ждет с тобой? Тебе двадцать пять, мне тридцать… Через пять лет ты только войдешь в свой расцвет, а я начну увядать… Страсть приестся, ты наиграешься, удовлетворишь свое эго… Захочешь идти дальше… А что останется мне? Ты ведь ни раз не предложил мне что-то большее, чем просто место в твоей постели, да если бы и предложил, разве мы вольны предугадывать наши желания в будущем. Я слишком хорошо знакома с непостоянством мужчин, чтобы верить… прости, но я не верю… Да, ты смог заставить меня бояться, смог заставить меня просить, но верить- не заставишь… Понимаешь, предлагаемый тобою путь ничем не лучше перспективы, уготованной мне невестой Али… Это та же смерть… А я слишком люблю жизнь, чтобы не попробовать уцепиться за последнюю соломинку, которую мне дает судьба. Помнишь, ты сам говорил: «Главное только одно- жизнь. Твоя жизнь. Пока можешь- живи… Потому что нет ничего важнее жизни».
— И эта соломинка- мой отец? — восклицает он.
Мое время на исходе. Этот разговор никуда не приведет…
— Прощай, Даниэль… Я должна идти… — снова опускаюсь рядом с ним, трогаю его лицо, но он резко уходит от моего прикосновения.
— Развяжи меня, Алёна… Кончай этот цирк. И тогда я не стану наказывать тебя слишком жестко… А эта тварь… — его лицо искажается до неузнаваемости, — я уничтожу…
Накрываю его губы своим пальцем, зная, что он произнесет… После того, что я узнала о Ламуне-старшем, сомнений в том, какие чувства к нему испытывает сын, нет… Я вижу, как загорается холодной ртутью в бездне его глаз ненависть. Вот что так пугает меня в Даниэле. Эта дикая агрессия, замешанная на боли… Его личной боли…
Я все- таки нежно провожу по его лицу, пытаясь разгладить жесткие черты лица, запоминаю, вглядываюсь…
— Знаешь, почему я не сразу узнала эти глаза, Дани? Потому что тогда в них не было такой тьмы… Эта тьма поглотила тебя… Но я уверена, что у тебя есть шанс на спасение… Отпусти эту тьму. Вернись к свету, который все еще есть в твоей душе. А он точно есть- я видела его там, когда мы были на кедрах, и когда собирали грибы… Ты сможешь снова ожить, Даниэль, подобно тому, как оживает Адонис и приносит весну своей земле… Да, пусть поток его жизни и кроваво-красный, все равно он есть надежда! И в тебе есть эта самая надежда. Я видела ее, когда ты смотрел на свою страну не разумом, но сердцем, переполненным любовью… Ты нужен ей… Ты нужен своему народу, задыхающемуся в насилии… и помни, всё, что бы ты ни увидел дальше, я делаю в знак благодарности тебе… Ты спас меня- а я хочу спасти тебя…
Я отворачиваюсь от него, иду на выход.
— Я люблю тебя… — слышу его хриплое, надрывное в спину и вздрагиваю. На моих глазах слезы. Его слова бьют под дых. Это самое страшное, что я сейчас боялась услышать…
— Это не любовь, Дани… Что угодно, но не любовь…
— Я убью тебя, ты понимаешь? — кричит он, задыхаясь, отчаянно пытаясь вырваться из пут, — убью, Алёна! Лично
