— Пойдем выйдем?
— Давай через годик, я как раз из армии вернусь, вспомню методы самообороны, — поднимает он руки, на что все присутствующие прыскают от смеха.
— Бить не буду, разве что словом.
Мы идем на балкон, и там я хочу закурить сигарету, но Кирилл ее отбирает.
— Никогда эта хрень не делала тебя круче. Перед Дашей я извинился, и она меня простила. Готов ли ты на это?
Смотрю на копию себя и фыркаю, вспоминаю его же слова.
— Вот вернешься из армии, устроим с тобой бой… Тогда и поговорим.
Он смеется, и мы впервые за долгие-долгие годы без зависти и злобы жмем друг другу руки, а потом просто обнимаемся.
Но наше примирение прерывает крик, и мы смотрим вниз. С балкона, что выходит на автостоянку.
И чтобы спектакль не увидели другие, я прошу Кирилла:
— Развлеки гостей. Этим двоим не нужны свидетели.
Тот кивает, бросая последний взгляд на двух Саш.
— Это она, да?! Ты же сказал, с ней все кончено?! — кричала Саша, давая Алексу хлесткую пощечину. — Ты говорил, что любишь меня! Говорил! Говорил!
— Я люблю, Саш, просто….
— Просто ты не мужчина, если не смог признаться…
— Я не хотел рушить иллюзию, которую ты создала, я хотел, чтобы ты подольше оставалась девчонкой, что однажды попала мне под машину.
— Спасибо! Спасибо за этот жизненный урок! Спасибо, что подольше дал мне побыть ребенком! А теперь я пойду становиться взрослой! Без тебя! — ревет она в голос, бьет Алекса снова и бежит к машине. Садится за руль и уже через секунду газует.
Алекс трет лицо и поднимает его ко мне. Невольному свидетелю сцены.
— С ней все будет нормально. Она всегда была чересчур самостоятельная.
— Зачем ты сказал, что любишь ее?
— Потому что это правда, — говорит и уходит в сторону метро.
А я смотрю вслед и думаю, что может это с возрастом приходит: когда любишь одну, а сосать даешь другой А может я просто еще не дорос до таких высоких понятий, и единственное, которое во мне живет, что, если любишь, надо разбиться в лепешку, но не отпускать.
Поворачиваюсь к стеклянной двери, где Даша смеется над какой-то шуткой, что бросил Руслан, а потом передает блюдо с салатом моей матери. Потом, словно почуяв меня, она поднимает голову, и ее улыбка застывает.
Она извиняется и кивает куда-то на выход, куда я иду за ней, не обратив внимания на взгляды и смешки.
Сейчас единственной целью является моя Булочка, что так настырно куда-то меня тянет. Это оказывается лачужка, в которой мы зависали недели две, во время игры в баскетбол.
Она включает ночник, а я закрываю дверь, что создает приглушенный свет. Интимный.
Но встав напротив друг друга, мы не произносим ни слова, погружаясь взглядами и выдыхая горячий воздух. И все это время я ощущаю, как внутри меня гремят барабаны, отсчитывая секунды до взрыва, который неизбежно должен произойти.
Он не только поглотит нас взрывной волной, но и оставит лишь атомы. Но даже они будут соединяться там, где испокон веков соединялись влюбленные.
— Думала, ты сильно пострадал, — подает Даша сдавленный голос, — и тебя нужно полечить.
— Нужно, вот только метод лечения, — убираю с щеки прядь волос и веду пальцами к шее, где так часто бьется жилка, — я выберу сам.
— Предчувствую, этот метод вряд ли одобрит здравоохранение.
— Предчувствую, что еще немного и я взорвусь, — делаю шаг, обхватываю затылок и почти касаюсь губ. — Ты уверена, что не будешь скучать по рестлеру…
— Дурак ты, Синицын. Я влюбилась в рестлера, а полюбила я тебя. А ты скучаешь по пухлой попе?
— Скучаю, — чего греха таить. — Но полюбил я тебя не за нее. Так что не прочь, чтобы она вернулась.
Щупаю ее задницу и прижимаю Дашу к месту состыковки.
— Здесь? — шепчет она, пальцами проводя по спине и снимая футболку.
— С тобой, где угодно. Как угодно, и куда угодно…
— Пошляк.
— А то, — хмыкаю я и прикрываю глаза, наконец целую пухлые уже искусанные от нетерпения губы. Привычно ощущаю дрожь от мягкого касания, словно открывающие ворота в наш личный рай. Наш. Дом.
ЭпилогЭтот звонок был столь же неожиданным, как если бы мне сказали, что звонит сама Даша Малышева.
А так как Даша Малышева уже давно в прошлом и стала Синицыной, я так и сижу с открытым ртом, пока управляющая ресторана держит телефон.
— Вы будете отвечать? — спрашивает она. Мне до сих пор неловко, что она со мной на «вы». Хотя на десять лет старше.
— Да, да, — пытаюсь оклематься от омута, затягивающего меня в прошлое, и встаю из-за стола, чтобы взять наконец протянутую трубку.
Управляющая уходит, а я так и стою в своем кабинете, который обставляла сама, и смотрю на телефон. Вопрос, как она узнала, куда звонить, можно не задавать. Разве что ленивый теперь не знает про клуб «Глум» и ресторан на третьем этаже квадратного здания.
— Алло? — все-таки отвечаю я, чувствуя, как по телу ползет дрожь.
И ведь непонятно почему. Прошлое в прошлом, но вспоминать о нем, это как погружаться в прорубь. Вроде бы безопасно, но дико обжигает кожу, что может в свою очередь внести заразу. А одной заразы, которая давным-давно стала моим мужем, мне достаточно.
— Даша, ты глухая? — спрашивает Вероника довольно веселым голосом. И я не должна удивляться. Ведь прошло пять лет и за это время с ней могло произойти, что угодно.
— Нет, Ника. Рада тебя слышать…
— Только вот не ври, — смеется она. — Ты у себя? Давай кофе выпьем?
— Давай, а чего бы не выпить кофе, — киваю я сама себе, сжимаю трясущуюся руку в кулак. — Ты далеко? Приезжай.
— Да я уже в ресторане, и сижу за столиком у окна. Так что слезь на пол часа со своего трона и выходи к простым смертным.
Отнимаю трубку от уха и невольно улыбаюсь.
Почему-то вспоминается время, когда мы только начали жить все вместе в общаге. Я, Васька, Ника, Пашка. Мы столько смеялись, столько пили кофе ночами и постоянно говорили. Я вот даже не вспомню, когда все пошло наперекосяк… Теперь мы почти чужие люди. Разве что Пашка иногда позвонит, расскажет о том, как тренирует бездарей, а Вася о том, как она хочет в отпуск.
Заглянув в зеркало и оставшись довольна своим платьем, сидящим как влитое, я иду в ресторанный зал, отдав попутно телефон управляющей.
И сразу замечаю ее. Кажется, она даже ослепляет.
Иду к Веронике, которая тут же хватает меня в объятия и почти сама сажает на стул напротив себя.
