Подождал, прислушиваясь к себе.
– Не помогло. Еще больше есть хочется.
– В машине остался пакет с едой. Только на ней, кажется, старший лейтенант уехал.
– Ты что, и вправду поверила, будто он тебя бросил? Он все правильно сделал. Сразу догадался, что я тебе ничего не сделаю. Он только сделал вид, что уехал. Для меня. А сам будет сидеть в засаде и ждать, когда мне зачем-нибудь выйти понадобиться… Да и вообще, таких женщин не бросают…
– Спасибо за комплимент, – улыбнулась Эльвира.
– Комплимент! Неужели женщины только и думают, чтобы нравиться?
– Инстинкт продолжения рода.
Он укоризненно покачал головой.
– Козе не до инстинкта, когда хозяин с ножиком стоит.
– По-моему, это русская поговорка.
– Причем здесь русская, не русская, так у нас в институте говорят… Мы вот что с тобой сейчас сделаем. Ты сейчас будешь кричать. Так, как будто тебя режут!
Эльвира подумала, что ослышалась.
– Чего вдруг я стану кричать?
– Не захочешь кричать, я на самом деле сделаю тебе больно.
– Ну, что ты еще задумал?
– Выманить его на твой крик. Так тигра ловят. Козу привяжут, а рядом охотники в засаде сидят. Я читал.
Заметив, как у нее от удивления округлились глаза, Нури усмехнулся.
– А ты подумала, что я и читать не умею?
– Ты хочешь его убить?
– Зачем – убить? Я хочу его сюда заманить, забрать ключи от машины и уехать. Что же мне тут все лето скитаться? Без еды. Одну воду двое суток пью. Она уже у меня в горле плещется!
И спросил почти без перехода.
– Скажи, ты мужа любила?
Эльвира смутилась и покраснела. Почему-то до сих пор никто из знакомых этот вопрос ей не задавал. Считалось само собой разумеющимся, что любила.
– А чего вдруг ты об этом спросил?
– Наша женщина тут же траур бы надела. Все черное, и чулки…
– В такую жару – чулки?
– Неважно. Мертвого уважать нужно, а ты… Вся грудь у тебя видна. Нарочно, чтобы мужчин совращать?
– При чем здесь совращение? Сейчас так модно!
– Даже в такое время ты думаешь не о нем, а о себе! Знаешь, почему ваша нация такая недружная? Потому, что вы смерть не уважаете. Я был на похоронах двоюродного дяди в Москве. Его жена – русская – только один день и ходила в трауре.
– Ты все смешал в одну кучу. Ну при чем здесь дружба и смерть?
– А при том, что если вы самых близких людей не уважаете, как же будете чужих уважать.
Эльвира вздохнула.
– Я тоже, знаешь ли, об этом думала. И считаю, нам почему-то легче к какому-нибудь обиженному африканцу жалостью проникнуться, чем, например, к своим обездоленным детям.
Сказала и подумала, что этот кавказец странным образом на нее действует. Только благодаря ему она залезает в такие дебри, о которых со своими сверстниками обычно не разговаривает.
–Ты умная девушка. Вот только родители тебя не в строгости воспитывали… Так, будешь кричать или мне тебе пальцы ломать?
Его высказывание Эльвиру уязвило: что он имеет в виду, что она – избалованная?
– Вот ты себя и проявил. Может, мы и недружные, а вы – жестокие! Пальцы ломать! Такое у нас только маньяку может прийти в голову.
– Хочешь оскорбить, да? У нашего народа нет маньяков!
– У всех – есть, а у вас нет. В семье не без урода… В самом деле, чего это меня в политику потянуло?
– Потому, что ты хочешь сбить меня с толку. Не хочешь кричать?!
– Зачем ты делаешь такое зверское лицо? Тебе не идет.
– А что мне идет, по-твоему?
Эльвира усмехнулась: точь в точь, как мальчишка, играющий в войну.
– Девушкам в любви признаваться. А то ведешь себя, как… ваххабит!
Не выдержав серьезности, Нури улыбнулся.
– Какая ты еще глупая! Ваххабитов зачем-то приплела. Ты хоть знаешь, кто они такие?
– Фиг с ними, и знать не хочу. Лучше давай поговорим о тебе. Куда ты собираешься бежать? За границу?
– Зачем, за границу? Домой поеду.
– Ладно, это твои проблемы. У меня к тебе будут два условия: первое – машину старшего лейтенанта ты оставишь, как только доедешь до шоссе. Все равно дальше на ней тебе светиться не стоит. Остановишь попутную машину или автобус какой-нибудь. Если никто тебя не подберет, иди до Мостового. Это райцентр. Километров пять-семь. Или десять, я точно не помню. Оттуда точно автобусы ходят, я сама уезжала…
– А второе какое условие?
– Ты позвонишь старлею на работу, скажешь, что ты от Звонарева, – она продиктовала на память номер его телефона, который Георгий Николаевич давал ей на всякий случай.
Нури достал из кармана шариковую авторучку и записал номер на ладони.
– … Объяснишь, что на него напали и расскажешь, как эту избушку найти. Звони с моего мобильного телефона. Можешь забрать его, дарю.
Свободной рукой Эльвира достала из сумки телефон.
– Спасибо.
– Только имей в виду: по нему тебя можно найти. Может, лучше его сразу выбросить?
– Такой дорогой?
У Нури загорелись глаза, когда он стал щелкать кнопками, разглядывая опции. А потом сфотографировал Эльвиру.
– На память. А то ребята не поверят, что я с такой красивой девушкой время проводил. А сотик твой я выбрасывать не стану. Сим-карту поменяю, да и все.
Эльвира рассмеялась.
– Проводил время. Хорошо сказано!
– По крайней мере, сидели рядом, говорили, пили из одной кружки…
Она вздохнула.
– Ну, что, начнем заряжать ловушку?.. В смысле, дай еще воды, чтобы лучше кричалось.
Нури опять принес ей воды.
– Да, и еще, – спохватилась Эльвира. – Ты меня как-нибудь так привяжи, чтобы я смогла бы через некоторое время сама развязаться. Ты ведь старшего лейтенанта тоже свяжешь.
– Постараюсь… Кто знает, какие у него приемы в арсенале есть. Я даже самбо не знаю… Главное, чтобы стрелять не пришлось.
– Вот это ты даже в голову не бери! – строго сказала Эльвира. – А то тебе до конца жизни придется от конторы бегать. Говорят, они нападения на своих людей не прощают.
Глава двадцать седьмая
Эльвира не ожидала, что все получится именно так, как распланировал Нури. Вернее, почти так. Она добросовестно орала. А потом визжала так, что у самой уши закладывало.
И Звонарев пришел. То есть, не пришел, а ворвался. Нури прежде, чем Эльвире в крик удариться, отодвинул засов. Усмехнулся.
