А Ларс-Гуннар, опершись на стол, наклонился к самому его лицу.
— Я ухожу, пока не поздно, — бросил он через плечо Торнбьёрну Илитало.
У двери он еще раз оглянулся на Магнуса.
— Можешь заявить на меня в полицию, — сказал он. — Я не боюсь. Именно этого я и жду сейчас от тебя.
— Однако этого ты не сделаешь, не так ли? — спросил его Торнбьёрн Илитало, когда Ларс-Гуннар вышел за дверь. — Ведь ты будешь держать язык за зубами, правда?
Магнус кивнул.
— И если я опять услышу, что ты болтаешь лишнее обо мне или о нашем клубе, я лично прослежу, чтобы ты об этом пожалел. Ты меня понимаешь?
Магнус еще раз кивнул. Он поднял лицо, чтобы остановить поток крови из носа. Однако теперь она устремилась в горло. Линдмарк почувствовал привкус железа во рту.
— Срок договора аренды истекает в конце года, — продолжал Торнбьёрн, — неизвестно, как повернется дело, если будет много болтовни. Ни в чем нельзя быть уверенным в этой жизни. Ты член Общества охотников и должен помогать нам.
Они замолчали.
— Приложи лед, — посоветовал Торнбьёрн, указывая на раны, и вышел за дверь.
Ларс-Гуннар сидел на пороге, обхватив руками голову.
— Пошли, — сказал ему Илитало.
— Черт! — выругался Винса. — Но мой отец бил мать, ты это знаешь. И я стал таким же сумасшедшим… Я должен был убить его, отца…. Ведь, вернувшись сюда из полицейской школы, я хотел развести их с матерью. Но тогда, в шестидесятые годы, сначала полагалось побеседовать со священником. И этот черт уговорил ее остаться с мужем.
Торнбьёрн Илитало посмотрел на заросший луг за забором Магнуса Линдмарка.
— Пойдем, — повторил он.
Ларс-Гуннар тяжело поднялся.
Он помнил того священника. Его блестящую лысину, шею, напоминающую кусок свиной колбасы. Черт! Мать сидела перед ним в своем модном пальто, положив сумочку на колени. Ларс-Гуннар стоял рядом с ней. Священник улыбался, словно все это было шуткой. «Вы пожилая женщина…» — начал он. Матери тогда было всего лишь пятьдесят, потом она прожила еще тридцать. «Не хотели бы вы помириться со своим мужем?» — спросил ее священник. Она не ответила. «Ну, дело сделано, — сказал ей Ларс-Гуннар, когда они вышли за дверь. — Ты поговорила со священником, теперь можешь разводиться». Мать покачала головой. «С тех пор как вы, дети, живете отдельно, стало легче, — ответила она. — Как он будет без меня?»
Магнус Линдмарк смотрел из окна на удаляющиеся фигуры Винсы и Илитало. Потом он открыл морозильник и достал оттуда пакет с замороженным мясным фаршем. Откупорил новую бутылку пива, включил телевизор и лег на диван, приложив фарш к разбитому носу. Шел документальный фильм о карликах, несчастных калеках.
~~~
Ребекка Мартинссон решила запастись едой у Мимми и отправиться в Курраваара. Она не исключала, что останется там ночевать, с Винни она ничего не боялась. Ребекка представляла себе, как затопит баню, как войдет в реку и, задержав дыхание, окунется в холодную воду, в которой купалась, будучи шести-, десяти- и тринадцатилетней, вплоть до своего отъезда в город. Она помнила ее каменистое дно. Сейчас там ничего не изменилось: тот же берег, те же скалы и тот же прохладный ветерок дует вечерами, словно еще одно, воздушное, течение поверх потока воды. Эта река делает Ребекку похожей на русскую куклу-матрешку, год за годом извлекая из памяти ее прошлое, так что внутри взрослой женщины обнаруживается маленькая девочка, в ней — еще меньшая.
А потом Ребекка пообедает в одиночестве перед телевизором. Она включит радио и будет убирать со стола посуду. Вероятно, завидев в окне свет, в дом заглянет Сиввинг.
— Ездила с Винни на поиски приключений?
Это был Мике, хозяин кафе. Его добрые глаза плохо сочетались с мускулистыми руками, покрытыми татуировками, бородой и кольцом в ухе.
— Да, — ответила Ребекка.
— Молодец! — похвалил Мике. — Мильдред тоже любила с ним гулять.
— Я знаю.
«И вот я уже кое-что для нее сделала», — подумала Ребекка.
Тут появилась Мимми с упаковками готовых блюд.
— Не хочешь ли помочь нам завтра вечером? — продолжал Мике. — Будет суббота. Отпуска у всех закончились, началась школа, ожидается много народу. С восьми вечера, пятьдесят крон в час плюс чаевые.
Ребекка посмотрела на него удивленно.
— Конечно, — кивнула она, встретив его веселый взгляд. — Почему бы и нет?
Она вышла из кафе в озорном настроении и села в машину.
~~~
Золотая Лапа
Ночью шел снег, и в сером воздухе утренних ноябрьских сумерек до сих пор летали белые хлопья. Где-то вдалеке каркала ворона.
Стая спала, сбившись в кучу в неглубоком овражке. Теперь их было одиннадцать. Только один волчонок не дожил до осени.
Золотая Лапа встала, отряхнулась и понюхала воздух. Снег запорошил все вокруг, накрыл следы и запахи своим одеялом, словно вычистил землю. Волчица тщательно ловила звуки, всматриваясь в просвет между деревьями. Она услышала, как где-то в километре от них лось поднялся со своего лежбища, и ощутила приступ голода. Золотая Лапа принялась будить остальных, давая знать о возможной добыче. Их много, и можно рассчитывать на удачу.
Лось опасен. У него сильные ноги и острые копыта, которые могут переломить волчью челюсть, словно сухую ветку. Но Золотая Лапа — опытная и смелая охотница.
Волки быстро учуяли запах и двинулись в направлении добычи. Семимесячные волчата восторженно тявкали и клацали зубами. Они уже ловили разную мелкую дичь, но в предстоящем деле им была уготована всего лишь роль наблюдателей. Щенки дрожали, сдерживая волнение; взрослые берегли силы. Время от времени волки поднимали носы и нюхали воздух, и уже одно это означало, что стае предстоит серьезное испытание. Шансов было мало, однако решительность Золотой Лапы возрастала с каждым шагом, приближающим ее к добыче. Голод усиливался.
Последнее время она охотилась с остальными, не позволяя себе самостоятельных рейдов, как раньше. Тем не менее чувствовала, что между нею и стаей будто пролегла трещина и ее уход лишь вопрос времени. Ее сводная сестра, старшая самка, держала ее на коротком поводке. К семейству вожака Золотая Лапа приближалась не иначе, как сжавшись в комок и всячески демонстрируя свою лояльность. Она поджимала хвост и лизала им морды. Золотая Лапа славилась как лучшая охотница в стае, но даже это больше не помогало. Теперь они справились бы и без нее, поэтому дни пребывания ее в стае были сочтены.
Она превосходила всех волчиц физической силой и размерами, однако не была лидером по натуре: любила охотиться в одиночку, избегала ссор и драк, предпочитая игры. В этом она являла полную противоположность своей сестре, которая каждое утро, потягиваясь со сна, с вызовом оглядывала стаю, как бы спрашивая: «Ну что, есть ли сегодня кто-нибудь, готовый сразиться со мной?» Старшая самка не знала ни страха, ни компромиссов. Остальные либо приспосабливались, либо уходили. Она не сомневалась, если ситуация требовала уничтожения противника, и учила этому своих волчат. Пока она возглавляла стаю, нечего опасаться вторжения чужаков на их территорию. Это она заставляла волков рыскать по лесу в поисках добычи или незанятых земель.
