– Вы грабитель, – с отвращением сказал он. – Вы не любовник и не шутник Боскасл.
Человек снова рассмеялся, попятившись к окну.
– Вероятно, я шучу не те шутки, о которых вы думаете. Приятно было снова повидаться с вами. Сожалею, что не смогу присутствовать на вашей свадьбе. Насколько я помню, ваша невеста очень хороша собой. Мне кажется, вы поступаете правильно.
Гейбриел вытащил из сапога кинжал.
– А мне кажется, что мне не следовало так сердечно разговаривать со взломщиком.
– И это ты, Гейбриел, ты стал моралистом? Хотелось бы мне остаться и выяснить, как такое могло случиться с моим младшим братишкой-грубияном, о котором я всегда вспоминал с такой нежностью. Полагаю, я должен гордиться тобой. Когда-нибудь тебе придется объяснить, как это у тебя получилось.
– Брат! Это ты. Ты!
Дверь отворилась, и какая-то брюнетка, тоже в маске и в костюме времен Елизаветы, осторожно прошла по комнате.
– Где вы, демон? – прошептала она низким голосом. – Я всю ночь следовала за вами.
– Для партнерши голос у нее звучит не очень-то дружелюбно, – насмешливо заметил Гейбриел, прислонившись к стене.
– Не выдавай меня.
– Еще чего. С какой стати мне помогать тебе? Ты никогда ничего не делал для меня.
– Я отплачу за благодеяние. – Белые зубы человека блеснули в знакомой усмешке, и Гейбриел опустил нож.
– Ты негодяй. Ты тот самый жулик из Мейфэра, чьи преступления приписывают мне.
– Рад был увидеться с тобой, Гейбриел.
И фигура в плаще съехала вниз по веревке, которая была прикреплена к подоконнику снаружи, повисела пару секунд в воздухе, а потом приземлилась на повозку с сеном.
Второй человек появился из проулка, вспрыгнул на повозку и тронул с места пару пегих пони. Гейбриел бранился, глядя, как воры исчезают в ночном мраке, и тут почувствовал нечто, уткнувшееся ему в ребра, – это, вне всяких сомнений, было дуло пистолета.
– Подними руки и медленно повернись. Клянусь, я пристрелю тебя, если ты попытаешься выпрыгнуть из окна. И когда это ты успел переодеться?
Глава 41
В шесть часов вечера того же дня – это был четверг – Элетея вышла из особняка своего брата на Кавендиш-сквер и уселась в одну из самых великолепных карет, в каких ей доводилось ездить. Будучи младшей сестрой графа, она скорее сконфузилась, чем пришла в восторг, как бывает с теми, кто привык трястись в почтовых каретах. К тому времени, когда два заботливых лакея усадили ее в экипаж, запряженный шестеркой белых лошадей, ржущих в аристократическом нетерпении, толпа любопытных прохожих собралась на мостовой.
Кто-то вслух высказал предположение, не обзавелся ли маркиз Седжкрофт любовницей.
Она высунула голову из окна и сказала:
– Вообще-то нет. Он верен маркизе.
Среди собравшихся оказалась ее кузина, леди Понтсби, с мужем, которые только что вернулись с лекции. Леди Понтсби одобрительно кивнула Элетее, задрала нос и коротко велела зевакам дать ей пройти. Когда из этого ничего не вышло, высокий, устрашающего вида лакей отошел от кареты, стуча каблуками, и надменно потребовал дать дорогу леди и ее мужу.
– Вы не могли бы сказать, куда меня везут? – спросила Элетея у этого неприятного типа, узнав в нем старшего лакея маркиза, того самого, который вел ее по потайным коридорам в доме своего хозяина.
Он был в парике, длиннонос и проявлял заботливость по отношению к этой молодой красивой леди, которая, как ему сообщили, станет желанным звеном в династии Боскаслов.
Сообщив ей, что его зовут Уид – о чем ей уже было известно, – он добавил, что у него есть брат по имени Тистл, тоже состоящий на службе у Боскаслов, и что не существует ничего, слишком незначительного для них – или для тех, кто ниже их по должности, – чего они не исполнили бы, коль скоро это сможет облегчить жизнь Элетеи.
По сему случаю он самым тщательным образом осмотрел просторную карету изнутри, дабы удостовериться в ее удобном устройстве. Очевидно, все соответствовало его понятиям до тех пор, пока его острый взгляд не упал на поношенные синие атласные туфельки Элетеи.
Ей показалось, что она услышала, как у него в горле булькнуло, словно он сейчас задохнется. Кровь бросилась ей в лицо. Во всем ее гардеробе не было ни одной туфельки без какого-нибудь пятна, царапины или расшатавшегося каблука.
– Меня везут на встречу с маркизом? – спросила она, и перспектива приватной встречи внезапно встревожила ее, хотя только что она была совершенно спокойна. Не было никаких причин бояться снова, встретиться с Грейсоном, но вся эта суета говорила о важности встречи и нервировала ее.
– Нет, миледи, – серьезно ответил лакей. – Вы приглашены на легкий ужин к маркизе и другим дамам из семейства Боскасл.
– Боже мой! Я не уверена, что одета подобающим образом для такого случая. – Насколько помнила Элетея, маркиза могла бы позировать для модного журнала.
Уид постучал по крыше с успокаивающей улыбкой.
– Мы кое-куда заедем по дороге, а потом все будет хорошо.
Элетея уютно устроилась под отороченным горностаем покрывалом, предложенным ей для удобства, поняв, что она в хороших руках. Если у этого Уида есть другие родственники, кроме Тистла, какие-нибудь там Данделион, Бурдок или Торн, которые ищут места, она – если родственники это одобрят – попросит их поступить в услужение к ее мужу. Перспектива вернуться в Хелбурн-Холл при его отвратительном состоянии и растить там детей Гейбриела заставила ее помрачнеть.
Карета двигалась по улицам и вскоре подъехала к какой-то неосвещенной лавке. Молодая женщина выглянула из окна кареты и совсем не удивилась, когда в верхнем окне лавки мелькнул свет, и вскоре кто-то позвал Уида. Не прошло и пяти минут, как старший лакей вернулся с двумя коробками, которые он осторожно положил на сиденье напротив Элетеи:
– Это знак внимания от леди Седжкрофт.
Карета снова покатилась. Элетея смотрела на улицу и вдруг увидела молодого человека, незнакомца, сидящего на мостовой. Он смотрел на нее с благоговением. С того дня, когда она стала свидетельницей унижения Гейбриела у позорного столба, она ни разу не ездила в карете без того, чтобы не вспомнить об этом. Даже когда она была счастливо обручена с другим. Далее когда она знала, что Гейбриел далеко и сражается рядом с ее братом и своими двоюродными братьями.
Возможно, в сердце у нее всегда будет существовать нежная гавань для таких потерянных, испорченных мальчишек и девушек, которые не могли не любить их. И Гейбриел, кажется, разделял это сочувствие, потому что, хотя он не желал признавать, что его натуре присуща какая-то мягкость, она узнала перед отъездом из Хелбурн-Холла, что он взял под свое крыло своего тезку.
